Элен Алекс - Горы любви

И как-то раз произошел между мной и моей сестрой один разговор, которому мы обе не придали никакого значения, но который всплыл немного позже, пару месяцев спустя, и был отправной точкой в суде, когда слушалось самое громкое дело в нашем городе в то лето. Бог мой, с тех пор уже столько времени прошло, а мне кажется, это было вчера.

Я вообще прекрасно все помню, я даже помню, как родители возили нас с сестрой на большую красочную ярмарку в соседний город, и нам было тогда очень мало лет. Ездили мы туда на нашей старой зеленой машине, и на нас с сестрой были яркие оранжевые платья.

Хотя, когда я рассказываю об этом сестре, которая в упор ничего не помнит, ведь у нее память совсем никуда не годится, она говорит, что все это неправда. И что этого не было, и я совсем спятила, и наша мать никогда так безвкусно нас не одевала, хоть нам и было очень мало лет.

Так вот, плохая память плохой памятью, а о том разговоре моя сестра быстро вспомнила, как только судья торжественно попросил ее говорить правду и только правду, и ничего кроме правды. Да я ее и не виню, мою сестру, кто ж знал тогда, чем все это впоследствии обернется.

Зимой серое небо за моим окном сливается с горизонтом, и если отойти от окна на несколько шагов, то не видно, идет на улице снег или уже не идет. А летом небо ярко голубое, и ослепительные белые облака изящны и свободны, как никто на земле. Они грациозно плывут по своим делам, и им глубоко наплевать на наши земные страсти, заботы и законы. И так все продолжается: зима – лето, зима – лето, все очень быстро. И продолжается моя жизнь.

Но, несмотря ни на что, меня утешает то обстоятельство, что моя любимая племянница Нэнси сейчас счастлива и спокойна, и она не повторяет моих ошибок. Хотя в чем все-таки заключается самое настоящее счастье и правда жизни, никто толком ничего не знает.

Как не знает этого и моя сестра, хоть она и считала себя всегда самой умной, и по этому поводу она частенько приходила ко мне почитать лекции о смысле жизни. А я ей не перечила, я думала, пусть говорит, ведь у нее дома ее давным-давно никто не слушал.

* * *

День, когда произошел тот разговор, был самым обыкновенным. День как день, просто подошла его очередь, и он настал. Правда, с утра мне принесли цветы, белые лилии. Мэл Рэндон всегда присылал мне цветы, когда появлялся в городе после долгого отсутствия. Но в этом давно не было ничего необычного, ведь со временем чувства притупляются, какими бы сильными они ни были.

Так же и у Мэла Рэндона, я думаю, тоже давно должны были угаснуть его невероятные эмоции по поводу меня. И сейчас у него должна была остаться лишь одна идея-фикс, что вот, мол, он такой весь из себя распрекрасный, яркий и неповторимый блондин, а любит ничем не примечательную смуглую и темноволосую женщину. То есть меня.

– О, Мэл опять прислал тебе белые лилии, – сказала сестра, шумно вторгаясь в то утро в мою тихую жизнь и царственно усаживаясь в огромное кресло, одно их двух, доставшихся нам с ней в наследство от родителей.

У нее дома стояло такое же, и на нем было написано: «Розе от родителей». Это было очень трогательно, наши родители были мастера на подобные штуки. На моем кресле когда-то было написано «Анне от родителей», но мою надпись сестра давным-давно просидела.

– Он всегда присылает мне белые лилии, – сказала я.

– А тебе не кажется, что ты давно превратилась для него в идею-фикс? – сказала Роза и попала в точку.

Но я не стала ей потакать.

– Нет, не кажется, – ответила я.

Роза была толстой, расплывшейся и уставшей от жизни женщиной. Но она была моей единственной сестрой, и другой сестры у меня никогда не было. И потому я всегда мирилась со всеми ее взглядами и предположениями и в большинстве ситуаций старалась ей не перечить.

– Ты думаешь, он к тебе действительно до сих пор что-то испытывает? – продолжала выпытывать Роза, бережно поправляя примятые рукава платья.

– Это пусть тебя не волнует, – сказала я.

За сестрой было интересно наблюдать, она уютно вписывалась в мое огромное кресло.

– Как с тобой скучно, – сказала она и надулась.

– А ты пришла сюда повеселиться?

– А ты считаешь, в твоей биографии можно найти что-то веселое?

Я возвела глаза к потолку. Это означало, что данную тему я не хочу больше развивать, и Роза по этому поводу даже немного помолчала.

Я сварила ей кофе и налила его в маленькую чашку. Я протянула чашку с горячим кофе сестре, она отпила маленький глоток и блаженно улыбнулась.

– А тебе не кажется, – сказала она, уютно устроившись в моем кресле и потягивая кофе, – тебе не кажется, что, если бы он не был женат, у него нашлась бы тысяча других причин, чтобы не быть с тобой?

– Все может быть, я не ясновидящая, – сдержанно ответила я, намекая, что данный разговор нам тоже не имеет смысла продолжать.

Но на Розу было весьма трудно воздействовать подобными уловками.

– Совершенно не обязательно быть ясновидящей, чтобы понять это, – сказала она.

Я промолчала. Тогда сестра решила продолжить такую увлекательную тему без моего участия.

– И тебе вовсе не обязательно столько лет ждать, пока она умрет, – сказала она.

– Кто умрет? – не поняла я.

– Как кто? Его жена, разумеется.

– Что ты, бог с тобой, я вовсе не жду, пока она умрет, – напряглась я.

– И ты могла бы ее запросто уже давно, ну хотя бы, на худой конец, отравить, – невозмутимо закончила мысль сестра.

Я в ужасе посмотрела на нее.

– Ну и как ты себя теперь чувствуешь после подобного заявления? – спросила я.

– Нормально чувствую, – ничуть не смутилась Роза и отпила еще глоток кофе, – больше всего в данной ситуации меня волнует, как чувствуешь себя ты. Ведь он столько лет не может с тобой быть только потому, что у него такая больная жена, и он никак не может ее по этому поводу бросить, а то ее, видите ли, это очень расстроит. Но все эти годы я наблюдаю за этой дамочкой и вижу, что ничего с ней не случается, жива-живехонька!

Я не стала делать резких движений и отвечать что-либо сестре на подобные инсинуации. Я молча встала, открыла входную дверь и вышла из дома.

Прямо перед домом у меня был разбит маленький сад. Этим садом я занималась много лет, об этом моем увлечении знал весь наш маленький город.

И почти все наши жители из своих путешествий привозили мне разнообразные семена и луковицы невообразимых цветов и растений. Большинства из них мы и названий-то никогда не знали, многие из этих растений были однолетними, и больше мы их никогда не встречали, об их великолепном цветении город еще долго вспоминал.