Людмила Леонидова - Часовые любви

— Спасибо, я предпочитаю что-нибудь покрепче, — вдруг неожиданно резко отозвалась блондинка и, тут же застеснявшись, виновато улыбнулась Людвигу. Улыбка у девушки оказалась открытой и удивительно похожей на ту…

У Людвига вновь заколотило в груди. Боль, загнанная далеко внутрь, выпрыгнув, обожгла сердце немца, как тридцатиградусный московский мороз.

Глава первая

«Спасибо, я предпочитаю что-нибудь покрепче» — те же слова в этих стенах он уже однажды слышал. Их некогда произнесла другая русская девушка по имени Мария. Любовь к Марии, вспыхнувшая в первый вечер знакомства, не отпускала его много-много лет. Она словно заколдовала его и надолго привязала к себе. Избавиться от нее так до конца и не удалось.

Людвиг еще раз внимательно посмотрел в глаза девушки. «Майн гот! Конечно же, померещилось! Совсем иная!» С высоко поднятой головой, независимая, неразговорчивая. Это совсем новое поколение, знающее себе цену, поколение, которое выбирает…

Что выбирает эта девушка? Шевеля по-детски губами, она выбирала себе лакомство на ужин. А он… он уже выбрал ее. Только зачем ему все это? Наверное, вновь захотел испытать боль, а возможно, повторить те же самые муки?

Захлестнувшие воспоминания наступали, давили тяжестью огромной ледяной глыбы. Оказывается, он ничего не забыл! Он помнит все, как сейчас: их первый ужин с Марией, их первую близость.

— Простите, я на минуту, — обратился Людвиг к Регине, решив в одиночестве справиться с нахлынувшим чувством. Он встал и, пройдясь между столиками, направился к выходу.

Те же стены… однако выкрашенные иной краской.

Он, совершенно трезвый мужчина, в дорогом костюме, в светлом кашне на шее поверх пиджака, протянул руку, чтобы дотронуться до стены.

Не показаться бы странным!

Немец оглянулся на спутницу. Регина безучастно уставилась в потолок. Гигантская люстра, похожая на ту, прежнюю, светила тысячами огоньков. Та же лестница из старинного мрамора, и тот же второй вход с улицы в ресторан. Дизайнер постарался сохранить прежний интерьер. У него это получилось. Формы поддаются восстановлению, а вот что внутри стен?

Элегантный господин, озираясь по сторонам, спустился в гардероб.

Веселенькая смешливая переводчица в разухабистой ушанке и потертом пальтишке с лисьим воротником опять разбередила память. Вот тут в гардеробе она заставила его ждать, долго переодевая теплые сапожки на меху. Без стеснения подтянув чулочные складочки на красных от мороза коленках, она сунула ноги в туфельки и бережливо сложила в сумочку яркий целлофановый пакет с эмблемой международной выставки.

Махнув расческой по длинным, до пояса, волосам, она бросила взгляд в зеркало и, оправив затасканную юбчонку, игриво прощебетала:

— Я готова. — Широкие скулы блеснули морозным румянцем, и глаза, переполненные молодой радостью, зазывно блеснули. — Пойдемте, — схватилась она за рукав немца. — Ой, номерок забыла!

— Он уже у меня. — Людвиг хлопнул по карману пиджака.

Предусмотрительный пожилой гардеробщик, из отставных военных, перемигнулся с клиентом, напрашиваясь на чаевые. Металлический подстаканник с тонким стаканом и недопитым чаем на его стойке позвякивал от серебристого голоска клиентки.

Теперь на его месте за гардеробной стойкой подтянутый коренастый мужичок, совсем даже не старый, с биркой отеля на форменном темно-зеленом пиджаке. Равнодушно повернувшись спиной к Людвигу, суровым голосом он беседовал с кем-то по мобильному телефону. Людвиг невольно заглянул под стойку в поисках подстаканника. Увы!

Немец вернулся в зал.

Тот же фонтан с рыбками, то же пышное золото балконных балясин… сцена! Только оркестра с кудлатыми парнями, не устающими подражать и «Битлам», и «Бонн Эм» и вообще всем подряд без разбору западным исполнителям, увы, теперь нет! И ансамбль певичек в светлых брючных костюмах, выпрашивавших под песенку модной группы «АББА» мани-мани у подгулявших посетителей, тоже уже никогда не появится на этой сцене.

Тихая механическая музыка, ненавязчивая классика — вот что предпочитают сегодняшние клиенты!

Да и клиенты, увы, не те: несколько увлеченных деловыми разговорами непьющих мужчин и пожилая парочка, чинно потягивающая минеральную воду перье без газа. Веяние времени!

Ни хлопков, ни улыбок, ни всплеска эмоций, как когда-то под кафешантанный мотив. От той разухабистой музыки даже чинному иностранцу хотелось напиться и пуститься в пляс! Не важно, что и ресторан солидный, не балаганный, где своему родимому гостю не очень-то рады. Однако здесь, в России, правила не писаны тому, кому позарез нужно, — дозволено все. Шепоток при входе швейцару: мол, я от Ивана Семеновича — и мятая десятирублевка с вождем революции являлись пропуском хоть куда! А если так, то и «Тбилисо», и «Одесса — жемчужина у моря» в конце пьяного вечера, поближе к двенадцати, «для гостей столицы» все равно будут исполнены.

Все это осталось в другой жизни! А жаль! И бутылка шампанского «от нашего стола вашему столу» — широкий восточный обычай — уже не повторится никогда. Как он хорошо это все помнит! Будто не пробежали годы, будто вчера держал он немногословное, пустоватое меню и читал Марии вслух:

— «Цинандали», «Мукузани»…

— Имеется немецкое, — наклоняется к уху иностранца метрдотель. Иностранца, тогда безоговорочно обожаемого всеми. — «Молоко любимой женщины», по-немецки звучит: «Либе фрау мильх». Только для вас!

— Слышали, дама предпочитает покрепче, — одергивает его молодцеватый тридцатилетний Людвиг.

— Как скажете! Значит, графинчик столичной? Под икорку?

— И семгу.

— И соляночку на первое, как всегда?

— А мне оливье и табака! — спешит выкрикнуть Мария.

Видно, что голодна. И ей хочется всего, и выпить, и как следует поесть, и повеселиться, то есть потанцевать под звуки еще пока не разыгравшегося оркестра. А уж потом… как получится!

— Будет сделано, — с готовностью откликается официант.

Салфетка наперевес, поклон и белые перчатки не смущают бедно одетую переводчицу. Ей все нипочем, она комсомолка, она без комплексов. «Она не берет в голову!» — так звучит необычное русское выражение, которое немец с ее помощью долго заучивал.

Ей хочется поговорить о международной выставке, голова полна впечатлений. Не каждой выпадает такое счастье даже попасть туда, а уж тем более честь работать!

— Вы прекрасно справились, — хвалит Людвиг свою неунывающую помощницу.

— Слова трудные, они мне даже по-русски не знакомы, — жалуется переводчица. — Вот, например, я тут записала. — Как прилежная ученица, Мария лезет в кожаную сумочку. Она безмерно горда этим предметом своего туалета и всем своим видом старается это показать. Улыбаясь ее наивности, он следит за ней глазами.