Кристин Ханна - Улица Светлячков

Ознакомительный фрагмент

— О господи!

Голос ее звучал как-то странно. Оглянувшись, Талли увидела женщину с длинными растрепанными волосами и улыбкой, которая словно блуждала по ее лицу. Это была самая красивая женщина из всех, кого видела Талли в своей жизни: молочно-белая кожа, чуть вздернутый нос и высокие скулы, округлый подбородок, влажные карие глаза, ресницы, которые медленно поднимались и опускались.

— Ничего себе приветствие дочери, с которой ты давно не виделась! — Незнакомая леди прошла мимо бабушки и направилась прямо к Талли. Подойдя, она склонилась над ней: — А это и есть моя малышка Таллула Роуз?

«Дочери?» Так это, значит…

— Мама? — благоговейным шепотом произнесла Талли, боясь в это поверить.

— Ты скучала по мне?

— О да! — сказала Талли, стараясь не рассмеяться. Она была так счастлива!

Бабушка закрыла дверь.

— Почему бы тебе не пройти на кухню и не выпить кофе?

— Я сюда не кофе распивать вернулась. Я пришла за дочерью.

— Ты без гроша в кармане, — устало проговорила бабушка.

— И что с того? — раздраженно спросила мама.

— Талли надо…

— Я сама знаю, что надо моей дочери…

Ее мама изо всех сил старалась стоять прямо, но ей не очень-то это удавалось. У нее дрожали колени, и глаза были какими-то странными. Она рассеянно крутила пальцем прядь длинных волос.

Бабушка сделала шаг в ее сторону.

— Растить ребенка — большая ответственность, Дороти. Может быть, если бы ты пожила с нами какое-то время и узнала Талли получше, ты была бы готова… — Бабушка замолчала и нахмурилась. — Да ты пьяна!

Мама захихикала и подмигнула Талли.

Талли подмигнула в ответ. В том, что мама пьяна, она не видела ничего плохого. Ее дедушка много пил, пока не заболел. И даже бабушка выпивала иногда бокал вина.

— Седня мой деньраждения, ма, или ты забыла?

— День рождения? — Талли вскочила на ноги. — Подожди здесь.

Она выбежала из комнаты. Сердце девочки отчаянно колотилось, пока она рылась в комоде, выбрасывая оттуда свои вещи. Талли искала ожерелье из бусинок и макаронин, которое она сделала маме в воскресной церковной школе в прошлом году. Бабушка тогда нахмурилась, увидев ожерелье, и велела Талли не надеяться понапрасну. Но Талли все равно надеялась. Схватив ожерелье, она кинулась обратно и вбежала в гостиную как раз в тот момент, когда ее мама говорила бабушке:

— Я не пьяна, мамочка, дорогая. Просто я впервые за три года снова вижу мою дочурку. Любовь — это такой кайф, с которым ничто не сравнится.

— За шесть лет. Талли было четыре, когда ты последний раз бросила ее здесь.

— Так давно? — Мама выглядела обескураженной.

— Возвращайся домой, Дороти, — сказала бабушка. — Я могу помочь тебе.

— Как ты сделала это в прошлый раз? Нет, спасибо!

В прошлый раз? Так мамочка уже возвращалась?

Бабушка вздохнула. Лицо ее стало строгим.

— И долго еще ты будешь мне это припоминать? — вздохнула бабушка.

— Такое не забывается. Пойдем со мной, Таллула! — Мама направилась к двери.

Талли нахмурилась. Она представляла себе это совсем не так. Мама даже не обняла ее, не поцеловала, не спросила, как ей живется. И каждый знает, что, когда уезжаешь, надо собрать чемодан. Она показала на дверь своей комнаты.

— Мои вещи…

— Не нужно тебе все это барахло, Таллула!

— Что? — Талли не понимала, о чем говорит мама.

Бабушка заключила внучку в объятия. От нее привычно пахло тальком и лаком для волос. Бабушка была единственной, чьи руки обнимали Талли, единственной, кто давал ей ощущение безопасности. И Талли вдруг стало страшно.

— Бабушка? — вопросительно произнесла она, отстраняясь. — Что мне делать?

— Ты идешь со мной, — сказала мама. Она прислонилась к двери, чтобы держаться прямо.

Бабушка взяла Талли за плечи.

— Ты ведь знаешь наш адрес и номер телефона, правда? Сразу звони, если что-то испугает тебя или пойдет не так.

Бабушка плакала. Слезы этой сильной и всегда такой спокойной женщины испугали Талли и привели ее в смятение. Что же происходит? Что она уже успела сделать не так?

— Бабушка, я… прости…

Мама, качнувшись в ее сторону, схватила Талли за плечо и сильно встряхнула.

— Никогда не извиняйся, слышишь? У тех, кто извиняется, вид такой жалкий. Пошли! — взяв дочь за руку, она потянула ее к двери.

Талли засеменила за матерью прочь из дома, вниз по ступенькам крыльца и через улицу, где был припаркован видавший виды, тронутый ржавчиной фургон «фольксваген», весь облепленный разнокалиберными переводными картинками, с огромным желтым знаком пацифистского движения на дверце.

Дверца открылась, и из фургона вырвалось облако серого дыма. Сквозь дым Талли разглядела в фургоне троих людей. За рулем был чернокожий мужчина с красной банданой на густой шевелюре. На заднем сиденье — женщина в жилете с бахромой и полосатых шароварах с коричневой косынкой на белокурых волосах. Рядом с ней сидел мужчина в брюках клеш и засаленной футболке. На полу фургона был потертый коричневый палас, на котором были разбросаны несколько трубок и пустые бутылки из-под пива, упаковки от еды и магнитофонные кассеты.

— Это — мой ребенок Таллула, — сказала своим друзьям мама.

Талли ничего не сказала. Она терпеть не могла, когда ее называли Таллула. Но она сообщит об этом мамочке позже.

— Прикольно, — сказал кто-то из сидящих в фургоне.

— Она вылитая ты, Дот. От этого башку сносит.

— Залезайте, — угрюмо потребовал водитель. — Мы уже опаздываем.

Человек в грязной футболке протянул руки к Талли, обхватил ее за пояс и затащил в фургон.

Мама тоже забралась внутрь и захлопнула за собой дверцу. Внутри звучала какая-то странная музыка. Талли удалось разобрать только повторяющиеся слова «что-то происходит». Из-за наполнявшего фургон дыма все выглядело каким-то расплывчатым, словно не в фокусе.

Талли подвинулась к стенке, освобождая место для матери, но Дороти села рядом с женщиной с платком на волосах. Они тут же завели разговор о свиньях, маршах и человеке по имени Кент. Талли ничего не понимала, а от дыма у нее начала кружиться голова. Когда мужчина рядом с ней закурил трубку, Талли громко вздохнула. Повернувшись к Талли, мужчина выпустил облако дыма прямо ей в лицо и усмехнулся:

— Просто плыви по течению, малышка!

— Только посмотрите, как моя мать ее одевает, — с осуждением произнесла Дороти. — Она будто маленькая кукла. Как, черт побери, она может быть настоящей, если ей нельзя даже испачкаться?

— Точно, Дот! — одобрительно сказал сосед Талли, выпуская дым и расслабленно откидываясь на спинку сиденья.