Спецназ. Притворись моим - Алекс Коваль

стол! Сейчас быстро поужинаем, в душ и по кроватям.

Не имея наглости ослушаться приказа хозяйки дома, мы втроем по очереди моем руки и усаживаемся за длинный овальный стол в кухне. Любовь Павловна суетится, бегая между холодильником и плитой. Разогревает домашние голубцы и толченку. Я уже от одного только вида готов захлебнуться слюной, сосредоточив все свое внимание на голодном желудке. Поэтому не сразу догоняю смысл слов, произнесенных женщиной:

— Вам с Никитой мы приготовили твою бывшую комнату, дочурка.

Зато когда понимаю, ловлю шокированный взгляд больших глаз этой самой «дочурки». В них прямо-таки паника вселенского масштаба. Агапова словно резко растеряла весь запал дерзости. Смотрит на меня и гримасу корчит. Как невинный цветочек, ей-богу! Если бы не знал, какой острый у нее язык, подумал бы, что эта леди способна грохнуться в обморок при виде голого мужского торса.

Забавно. Меня эта новость и реакция принцессы не пугает, а лишь веселит. И, смекнув, что помогать выворачиваться из этой ситуации я не буду, Ира начинает свой вялый протест, говоря:

— Но ведь у меня в комнате только одно спальное место, мам.

— Ну да. Кровать.

— Небольшая.

— Ничего. Поближе друг к другу прижметесь, теплее будет!

— Я тут подумала, может, мы Никиту положим в гостиной?

— С чего это? Диван очень неудобный. Я твоему отцу уже давно говорю, что пора его менять.

— Ничего, Никита привыкший! Потерпит. Да, Никит? — пинает меня под столом Агапова.

Я посмеиваюсь, маскируя свое веселье за кашлем в кулак.

— Да-да… Без проблем. Как скажете.

— Вот!

— Глупости не говорите, дети! Оба будете спать на кровати!

— И вам с папой даже не будет… ну… неловко?

— От чего, позволь узнать? — впивается пытливым взглядом в лицо дочери Любовь.

— Ну как? Я… с парнем… до свадьбы… Это вроде как неправильно!

— Неправильно? Мы современные люди двадцать первого века, дочь! — отмахивается Валерий. — Можно подумать, вы в Питере своем спите в разных комнатах. Или вообще разных квартирах! Ха-ха!

Действительно, «ха-ха».

Родители Иры посмеиваются.

Мы тоже старательно делаем вид, что нам смешно.

Ириска сникает окончательно. Зато я преисполняюсь воодушевлением, когда передо мной на столе возникает огромная тарелка с горячим. От разогретой на сковороде на сливочном масле толченки еще вьется дымок. А голубцы пахнут так, что от голодного обморока меня отделяет пара мгновений. Я подхватываю вилку и загребаю еду. Закидываю в рот, едва не замычав от удовольствия.

— Как ты можешь в такой момент есть, Сотников? — бурчит себе под нос Агапова тихо, пока ее отец отвлекается на заваривание для всех чая.

— А какой у нас момент? — не въезжаю я.

— Отчаянный! — яростное шипение. — Нам придется спать в одной кровати!

— Пугающе, согласен. Но я как-нибудь переживу, — хмыкаю.

Ира заряжает мне локотком по ребрам.

— Это божественно вкусно, Любовь Павловна! — говорю я, когда родители Иры усаживаются за стол. — Давно я такой вкусной домашней еды не ел. Все как-то набегом и на полуфабрикатах больше.

— Кушай, кушай, Никитушка! Нам зять нужен сытый, довольный и здоровый!

Ага, чтобы внуков настругал побыстрее, да побольше…

— Давно, говоришь, домашней еды не ел? — спрашивает Валерий. — А что, Ирочка наша тебе не готовит щи-борщи? Помнится, в школе она обожала возиться на кухне. Бывает, приходим с матерью с работы, а у нее все поверхности в муке и на весь дом горелым тестом пахнет.

— Ну, пап!

Мы смеемся. Ира миленько дуется. Смотрит на меня угрожающе, мол: «Только попробуй ляпнуть, что голодаешь». А я-то парень бесстрашный. Пробую. Ляпаю:

— А Ира готовить не любит. Да и ее кулинарные шедевры так далеко и не ушли, от них до сих пор остался только бардак на кухне и стойкий запах гари.

— Ира! — охает мать моей «девушки». — Как так⁈

— Вранье! — вспыхивает она. — Я хорошо готовлю!

— М, правда? Тогда почему мы живем на одних пельменях и магазинных котлетах, детка?

Агапова багровеет от злости, сжимая челюсти. Судя по ее взгляду, это моя последняя ночь, и жизнь свою я закончу бесславно — будучи задушенным посреди ночи. Прямо вот этими тонкими, изящными пальчиками.

— Никита, еще добавки?

— Нет, спасибо, я и так объелся. Теперь, боюсь, слишком тесно придется прижаться, чтобы Ириска влезла со мной на кровать.

— Прижимайтесь-прижимайтесь! Может, внуки быстрее получатся…

Ира давится чаем, закашлявшись.

Я участливо похлопываю ее по спине.

— Осторожно, детка.

— Солнышко, возьми салфетку.

— Мам, ну ты уже совсем не перегибай!

— Где же я, скажи на милость, перегнула?

— Мы точно не будем делать внуков в моей бывшей детской спальне! Да еще и с вами за стенкой!

— Не будем? — поигрываю я бровями. — Жаль. А я уже настроился.

— Сотников! — рычит моя львица. — Не будем! Расстраивайся обратно! Или будешь спать на диване в гостиной!

Родители смеются. Я улыбаюсь. Мне чертовски нравится выражение ее симпатичной мордашки, когда она злится и морщит свой носик, этакий воинственный фыркающий ежик.

— Что ты лыбишься?

— Я говорил, что ты очень милая, когда психуешь, принцесса?

— Именно поэтому ты постоянно выводишь меня из себя? Чтобы полюбоваться?

— Ах, эта бурная молодость! Вы такая милая пара! — вздыхает, мечтательно оперев голову на скрещенные ладони, Любовь Павловна. — И дети у вас будут красивые!

Я смеюсь и буквально слышу внутренний вой Агаповой. Ее мать явно зациклена на продолжении рода в разы сильнее нормы. Особенно если учесть, что ее дочери всего двадцать лет, что по нынешним меркам и не возраст вовсе. Любовь Павловну это не заботит. Не удивлюсь, если из города нас выпустят только после предъявления полосатого теста — своеобразный «выходной билет».

Глава 12

Что может быть хуже ночевки с Сотниковым в одной спальне? Только ночевка в одной, черт бы ее побрал, кровати!

Нет, конечно, я благодарна этому неандертальцу, что он спас меня от жесточайшего факапа. И даже немного (совсем чуть-чуть!) рада, что Никита здесь. Несмотря на то, что он ужасная заноза в заднице, конечно! Но еще я внутренне напрягаюсь от его поступка, не зная его мотивов. И теперь боюсь подумать, что Сотников попросит взамен за такую «помощь».

После ужина родители отпускают нас с Никитой «вить гнездышко», еще примерно тысячу два раза произнеси слово «внук» в разных его вариациях. Недовольно, и так, чтобы весь район это слышал, я топаю, поднимаясь по ступенькам на второй этаж. Прямо по коридору. Бедром толкаю дверь. Замираю на пороге своей комнаты, сложив руки на груди.

Сотников веселой тенью беззаботного клоуна заходит следом. С грохотом приземляет наши сумки и присвистывает, оглядываясь.

— А я думал тут будут розовые обои и постеры