Обречен тобой - Юлия Резник

Это у меня – последний шанс. И если надо, я буду за него биться, затолкав жалость, эмпатию и сочувствие куда подальше. Простите, но даже не стыдно.

К тому же да, не стоит забывать, что Мир вполне может не согласиться, решив, что проблемы с девушкой не стоят… Не стоят… Ч-черт!

Не могу. Каждый раз стопорюсь, когда прихожу в своих мыслях к тому, что она, наверное, очень много для него значит. Это невозможно принять. Просто невозможно, и все тут. И пусть я понимаю, насколько это глупо, пусть я осознаю, что он прав – ни один мужчина на его месте не смог бы жить одним только прошлым, это понимание не спасает меня от боли.

– Не смотри так! Я же тебя не осуждаю, – бормочет Наташа, – просто подумалось вот. Она ведь ни в чем не виновата, да? И ты сама говоришь – неплохая вроде девчонка.

– Неплохая. Но тут каждый сам за себя.

– Представляешь, как сложно быть богом? Когда один об одном молится, а другой – о прямо противоположном, невозможно всех осчастливить.

– Суровая правда жизни, – пожимаю плечами.

– Ага. Селява. Кстати, Вик, чуть не забыла – мы ведь уже оплачивали эти счета, а они опять у меня в папке.

С облегчением зарываюсь в документы. Все же мне сложно даются разговоры такого толка. Может, жалость к Лене сильнее, чем я готова это признать. Но кто меня саму пожалеет?

– Это я видно по ошибке сунула. Прости.

Рву бумажки и отправляю в корзину. А когда выпрямляюсь, взгляд утыкается в мнущегося на пороге Валеру. Для человека, до утра заливающего горе, он выглядит преступно свежим.

– Привет.

– О, Валер. Привет, – улыбается моему парню Наташа. Молюсь, чтобы ей хватило ума его не прикалывать. Зачем Валере знать, что мы с утра успели перемыть ему кости? Даже если сам он полночи жаловался на меня тому же Гаму. Ну не один же он пил, да?

– Привет, Наташ, – хмурится. – Я ненадолго. Можешь нас оставить? Надо поговорить…

– Конечно, – нараспев протягивает Егорова. И подмигивает: – Хорошо выглядишь.

– Ага. Спасибо. Ты тоже.

Остаемся одни. Несмотря на то, что Валера пришел поговорить, начинать он не торопится. Повернувшись к стене, изучает украшающие ее черно-белые старинные фото садов. Английского, японского, итальянского… Как будто впервые их видит. А я его не тороплю, понимая, как нелегко Валере приходится, и всем сердцем ему сочувствуя.

– Я ни черта не помню, – наконец, выдает он. – Я тебя как-то обидел?

– Ты пытался закатить мне сцену ревности. Я на это не повелась, и тогда ты уснул.

– А ты? Ну, в смысле… Ты пошла на диван?

– Я пошла на работу, Валер.

– И, типа, у нас все нормально?

– Это ты мне скажи. У тебя же назрели ко мне претензии.

– Блядь! А что мне было думать?! Ты бросила свою тачку у ворот бывшего.

– Я понятия не имела, что это его ворота! И я не бросала ее. Она заглохла! Р-р-р, – рычу я, зарываясь пальцами в волосы.

– Супер. Но почему ты не рассказала о том, что его встретила?

– Потому что знала, как ты отреагируешь. Мне это нужно? Нет. Давай сойдемся на том, что если я найду мужика получше, сразу дам тебе знать.

– Зашибись, – фыркает Валера.

– Если ты обещаешь мне то же, я буду только за.

– Да блядь, я не собираюсь искать другую! Сколько раз мне еще это повторить?

– Так я тоже не собираюсь.

– Угу. Они сами тебя находят, – язвит.

– Даже если так! В чем здесь моя вина? Я много раз бывала у Зои Константиновны. Откуда мне было знать, кто ее сосед?! А если бы знала, почему я должна от него прятаться? Ты сейчас будешь злиться, но ведь это и впрямь какой-то, блин, детский сад. Я его десять лет не видела!

– О, ну конечно. Чуть что – сразу детский сад. Больше аргументов нет.

– Ну, так веди себя как взрослый мужик, а не как…

Договорить не успеваю, потому что Валера затыкает мне рот поцелуем. Глубоким и злым, так что кровь на губах чувствуется. Знаю, что если сейчас его оттолкну, то лишь еще больше спровоцирую. Поэтому просто расслабляюсь. И позволяю его сильным рукам мять мою задницу и выкручивать напрягшиеся соски.

– Валер…

– Заткнись, Вик, ей богу… Лучше помолчи.

Смеюсь. Обычно он со мной ведет себя гораздо более деликатно, а тут – ну просто зверь. И мне становится так неожиданно хорошо от его направленных на меня эмоций. Я впускаю их в свою скребущую пустоту, как впускают обезболивающее в вену бьющемуся в агонии пациенту хосписа.

Целую в ответ, гладя колючие щеки.

– Ну и перегарище, Валер… – фыркаю.

– Доводишь! – прикусывает мою губу.

– Ответ неверный, – бью его по шарящим по моему телу ладоням.

– Ладно, постараюсь больше не пылить, – обещает, утыкаясь прохладным с похмелья лбом в мой и проходясь рукой от затылка к шее.

– Для этого просто нет повода.

– Угу. Просто… Не знаю, Вик, я, наверное, ревную к тому, что у тебя была какая-то жизнь до меня. Ты-то у меня первая.

– Да ладно.

– Я имею в виду – в плане чувств. А ты про что подумала? – обаятельно улыбается. И я целую его прямо в эту улыбку. Сначала нежно, едва касаясь губами губ, потом с все нарастающей жаждой. Как-то очень скоро становится пофиг даже на его перегар. И как ни странно, именно это «пофиг» становится ключом к темнице, где все это время хранились воспоминания о нас с Миром. Мне было плевать, чистый он или грязный… Главное, что живой. Когда он возвращался из своих проклятых командировок, я просто не давала ему дойти до душа. Набрасывалась с порога, как будто только так, отдав ему всю себя, могла убедиться, что мне его возвращение не снится. Я как сейчас помню, как он пах. Это был аромат, настоянный на диковинной смеси адреналина, пороха, солдатских берцев и слежавшейся в рюкзаке гимнастерки.

Воспоминания о Мире подогревают кровь. Так нельзя, это неправильно. Но у меня нет сил этому противостоять.

– Надо дверь закрыть, – мелькает здравая мысль. Глаза Валеры расширяются, ему сложно поверить, что я готова дать