Джудит Майкл - Паутина

Стефани присела на краешек кресла рядом с Сабриной. Гарт, прежде чем сесть, отодвинул свое кресло как можно дальше от них.

— Ну?

— Макс спас меня, когда судно взлетело на воздух, — без вступления начала Стефани и ровным голосом рассказала всю свою историю от начала и до конца, то и дело поглядывая на Сабрину, но ни единым взглядом не удостоив Гарта, который большей частью смотрел мимо них на колокольню и большие тучи на горизонте. Сегодня будет дождь, — рассеянно подумала она, не переставая говорить и время от времени поворачиваясь к Сабрине, словно прося, чтобы та что-нибудь добавила от себя. Но большей частью она говорила сама, и так прошел почти час.

Когда в номер, постучав, вошел официант и принес заказ, Гарт попросил его отнести все на террасу, а когда тот ушел, запер дверь на замок. Это был единственный раз, когда они немного отвлеклись; все остальное время Стефани говорила не останавливаясь, и по мере того как она рассказывала свою историю, все части ее жизни складывались в целостную картину: годы юности, которые она провела вместе с Сабриной, брак с Гартом, рождение детей, непродолжительное время, проведенное ею в Лондоне, когда она выдавала себя за Сабрину, месяцы, прожитые во Франции вместе с Максом, Робером, Жаклин, а потом — с Леоном. Во время рассказа она мысленно представляла, как стоит перед кафе и смотрит на детей, сидящих вместе с Александрой; она снова ощутила теплое стекло под ладонями, снова затуманенным от слез взором видела Пенни и Клиффа. Она впервые до боли отчетливо представила все это и теперь начала понимать: что-то в жизни ей уже никогда не вернуть.

Когда она закончила свой рассказ, воцарилось молчание. Одна из бутылок вина была пуста; кофейник, стоявший на подогревателе, пуст наполовину. К салату никто из них не притронулся.

— Что же теперь? — вновь подала голос Стефани, глядя на свои сжатые руки на коленях. — Я никак не могу понять, кто я на самом деле. Когда-то я знала это, живя в Эванстоне, но тогда я не очень нравилась самой себе. Поэтому мне и захотелось оказаться на месте Сабрины. Мне хотелось поставить себя на ее место гораздо больше, чем ей — на мое. Мне в самом деле казалось, что можно начать новую жизнь, словно примерить пальто, и тогда все пойдет так, как хотелось бы.

— И как, получилось? — спросил Гарт. После того как Стефани умолкла, это были первые произнесенные им слова, и, уловив в его тоне нотки любопытства, свойственного настоящему ученому, Сабрина испустила вздох облегчения.

Стефани мельком взглянула на него, но тут же отвела взгляд.

— Мне так казалось. Я понимала, что это лишь чужая роль, но я сыграла ее практически безукоризненно, потому что много лет к этому стремилась, а еще потому, что Сабрина каким-то образом жила во мне самой и тем самым помогала мне, хотя я сама этого не сознавала. — Какое-то мгновение она смотрела на Гарта в упор. — Я понимаю, что мы натворили что-то ужасное, и прошу простить меня. Но ведь какое-то время я была счастлива. Я забыла, каким гнетущим казался мне окружающий мир каждое утро. Я стала думать, что теперь мне все под силу. Хотя, конечно, в глубине души я понимала, что это не так, понимала, что лишь играю чужую роль, что, по большому счету, мне так и не удастся стать настоящей Сабриной, потому что я бросила слишком многое из того, что мне по-настоящему дорого. — Она снова мельком взглянула на Гарта. — Мне хотелось все новых и новых авантюр, потому что я думала, что только так и можно было все время быть счастливой, забыть о той, какой я была, какой я себе не нравилась. Вот я и ухватилась за роль Сабрины, и не могла от нее отказаться. Но в глубине души я знала, что не смогу свыкнуться с жизнью Сабрины, потому что слишком многое в прошлой жизни меня удерживало. Та жизнь значила для меня так много, гораздо больше, чем я себе представляла, и это ощущение не пропало, что бы я ни делала.

— Ты добилась того, чего хотела, — сказал Гарт, по-прежнему сидевший с задумчивым видом ученого. — Ты хотела забыть себя, какой была раньше, и добилась этого.

Стефани пристально посмотрела на него.

— Да, но я не собиралась этого делать. Врачи сказали мне, что я нарочно подавляю в себе мысли о своей прошлой жизни, потому что меня не отпускает чувство вины за то, что я сделала. И они были правы. Мне не удалось ничего вспомнить. Но теперь, когда я действительно все помню, у меня такое ощущение, словно я — никто. Я хочу сказать, что чувствую себя как неприкаянная.

Сабрина взяла ее за руку.

— Все будет в порядке. Просто у тебя еще не было времени свыкнуться с мыслью, что теперь ты все помнишь.

— Нет, дело не только в этом. — Высвободив свою руку из руки Сабрины, она принялась вертеть бокал, перебирая его пальцами. — Я говорила тебе на днях, что ты оставалась собой все то время, что была на моем месте. Весь прошедший год ты была и мной и самой собой одновременно. Ты знала, чего хотела, знала, где твое место в жизни, и полагалась только на свои силы, строя собственное будущее. Мне кажется, в большинстве своем люди знают это и вообще не ломают себе голову над такими вопросами. Они словно построили себе дом, обставили его мебелью и теперь могут ходить из одной комнаты в другую с закрытыми глазами. Они так хорошо его знают, знают, что он принадлежит им и никому другому, вот он и становится их отражением, и всякий раз входя в дом, они видят в нем самих себя.

Снова бросив взгляд на Гарта, она заметила, что он смотрит на нее с нескрываемым любопытством. Впервые за все те годы, которые они прожили вместе, она испытала странное удовольствие оттого, что сумела вызвать к себе интерес Гарта Андерсена.

— Но будучи в Лондоне, я лишь хотела поставить себя на место Сабрины, а от Стефани Андерсен отмахивалась как только могла. А потом, оказавшись во Франции, я стала Сабриной Лакост и начала свою жизнь там, по мере сил стараясь ее разнообразить. Во мне смешалось столько разных жизней, столько разных ощущений, что я утратила всякое представление о том, что же представляю из себя на самом деле, и теперь уже не знаю, кто я. И не знаю, где мое место в жизни.

Вьюрок, приземлившийся рядом со стеной террасы, принялся долбить клювом каменную кладку, сделал несколько прыжков, словно пробуя, не опасно ли это, и, взмахнув крылышками, улетел.

— Дети — это все, что у меня есть. Разве ты этого не понимаешь? Ты должен это понять: они — единственное, в чем я целиком и полностью уверена! Когда я думаю о них, все кажется мне таким ясным. Я знаю, они могут дать мне то, чего у меня нет: я стала бы им матерью и тогда бы поняла, кто я на самом деле, мы нашли бы с ними общий язык, и тогда я поняла бы, где мое место в жизни.