Измену гордым не прощают - Ксюша Иванова

его знает, мистика вмешалась! Нет, ну, а что? Всякое бывает в жизни! Бабке вон моей по материнской линии сны вещие снились! Может, что-то такое, сверхъестественное, вмешалось и в наши с Дани отношения! И вот сообщения эти... Как я мог ей что-то такое отвечать, если совсем нифига об этом не помню? Разве что пьяный был в стельку?

- Трофимова, ты в мистику веришь? - останавливаюсь возле своего дома.

- Э, нет-нет-нет! - машет протестующе руками на заднем сиденье. - Ты мне зубы не заговаривай мистикой своей! Я к тебе в дом не пойду ни за что!

- Ну, а куда тебя везти? - возмущаюсь, мгновенно выходя из себя. Да, нервы совсем никакие стали! Раньше ведь мы с ней душа в душу... Насильно закапываю поглубже вот эти дикие мысли про то, как было раньше у нас с ней. Нельзя сейчас об этом. Нельзя. - В ресторан, что ли?

- А что так? Или для ресторана я слишком... непрезентабельна? - ехидничает она.

"Да на тебя хоть мешок одень, ты все равно будешь прекрасна" - шепчет глупый, все еще бесконечно влюбленный дурачок, прочно засевший в моем мозгу. Представляю, как заклеиваю ему, этому дурачку, скотчем рот. Нечего тут!

Но отвечаю я вполне адекватно:

- Естественно! Для ресторана ты одета неподобающе.

Она фыркает, горделиво задирает вверх подбородок и решительно открывает дверцу машины.

Выхожу следом.

- Добро пожаловать! - открываю ей дверь в дом, отвешивая издевательский поклон.

- Полчаса, да? Быстренько поговорим, - застывает на пороге. - И отвезешь меня домой?

- Да окей! И что, даже чаю не попьете?

Я шучу, да. Пытаюсь. Но в душе моей поднимается буря! Как будто и не было всех этих лет! Как будто и не было сотен одиноких и неодиноких, но без нее, даже если с другими, все равно одиноких, ночей! Как будто вот буквально всего только пару дней назад она меня предала! И во мне плещется, бунтует, того и гляди выплеснется море эмоций - возмущение, обида, желание оскорбить, достать ее так, как она меня достала!

И боль.

Такая... Когда сердце наизнанку. Когда хочется крушить все вокруг, убивать врагов, пить до потери пульса и падать потом без чувств все равно где, лишь бы отключиться от этого, постоянно свербящего в душе назойливым червяком: "Дани тебя бросила!" Или этого, еще глубже бередящего рану: "Дани больше не любит тебя!"

Веду ее в гостиную.

Да, я готовился.

Я - идиот форменный. Да. Нет смыла отрицать! Но я готовился! И где-то в глубине души ждал сегодняшнего вечера, хоть и обманывал сам себя, заставляя думать, что просто хочу с ней поговорить и во всем разобраться!

- З-з-зачем? - лепечет она и роняет куртку на пол, увидев вино на столике, бокалы, нарезку, фрукты, шоколад. И долбанные лилии в высокой вазе. Потому что их она любила больше всего...

Наклоняемся за ней одновременно. Меня, словно морской волной, неожиданно с головой накрывает - запах её... Эти духи я ни с чьими не перепутаю. Близость её... Рядом совсем. Просто руку протяни, и дотронешься! И неожиданным пониманием - мы в доме вдвоём!

Я и она.

И что я там хотел? Разговаривать? Разбираться? Да ну! Это рафинированный глупец, влюблённый и слабый, хотел понять и простить! А я настоящий больше всего хочу сейчас... Просто хочу! Её хочу! Всегда хотел только её! Спал с другими, а её представлял! Трахал других, непохожих, а перед глазами была она!

Потом я буду уверять и себя и ее в том, что не собирался, что не специально! Потом я с трудом смогу понять, как попал в эту точку, но в эту секунду всё за меня решает не мозг, к сожалению, не мозг...

22 глава. Чувства

Ошарашенная открывшейся картиной - Трофимов готовился так, будто у нас с ним свидание! А больше всего цветами в вазе - цветы? Мне? С чего вдруг? Мы ж... Ругаться же приехали! А не вот это вот всё! Роняю куртку. Изменщик наклоняется за ней первым. И я уже понимаю, что не успела, что он и сам всё поднимет, и мне можно не трепыхаться, но вдруг зачем-то наклоняюсь тоже!

Секунда. Мне кажется, за это мгновение я успеваю почувствовать его тепло, ощущение его горячей кожи, прикасающейся к моей... Хотя могу поклясться, что мы не дотронулись, не соприкоснулись никак!

А когда медленно возвращаюсь в исходное положение, меня внезапно сметает ураганом, вплющивает между двумя стенами - одной вполне себе реальной, покрытой персиковой краской, а второй - живой, горячей, сильной!

Стукаюсь затылком об стену и стоном выдыхаю в его неласковые губы, которые вовсе не для удовольствия, а скорее для моего наказания, впиваются в рот!

Короткий сигнал мозга - что-то типа "Влепи ему, мерзавцу, пощечину!" мгновенно тает, не оставив после себя даже воспоминаний. И мои предательские губы самовольно отвечают! Да ещё как отвечают!

Нет-нет! Только бы он не понял, что это я, первая, засовываю свой язык в его рот! Но когда ему понимать, если его руки наглые сжимают одновременно и мою грудь, и задницу? И в моём затуманенном мозгу даже тени протеста не появляется!

Я так давно не целовалась... Нет, я целовалась после Трофимова. Но вот так, чтобы все мысли прочь, в крови пожар, а тело само бесстыже пристаёт к мужику? Нет, такого я не помню уже!

Руки шарят по нему - сжимают плечи, царапают шею, вцепляются в волосы! Что я делаю?

Отрывается от моих губ. И мне бы возмутиться! Мне бы, наконец, треснуть уже его! А меня таким острым сожалением накрывает, что до слез просто! Но это ещё, оказывается, не всё!

Гордей покрывает поцелуями-укусами мою шею, подбородок, чувствительно врезается ими в ушко.

Меня судорогой передёргивает в его руках.

Твёрдое наглое колено протискивается между моих ног, раздвигая их, касаясь, пусть и через плотную ткань джинсов, самых чувствительных местечек! И я оседаю - ноги подкашиваются ото всех этих ощущений. И мне даже успевает стать страшно - упаду сейчас! Но Трофимов ловит.

-Эй, - задыхаясь, прерывистым шёпотом мне на ухо. - Ты... чего?

-Чего-чего? - хриплю ему в ответ, не узнавая собственного голоса. - В шоке от твоей наглости!

Разум, наконец, возвращается. Отталкиваю его.

Медленно разжимает руки.

И я дрожу, трясусь какой-то нервной дрожью, словно у меня отходняк - у мамы часто подобное бывало после очередного запоя...

И