Артуро Перес-Реверте - Танго старой гвардии

Ознакомительный фрагмент

— Белые, — продолжал Макс, — которые поначалу только наблюдали за неграми, потом приспособили их танец под свои вкусы, замедлив темп там, где не способны были его выдерживать, и добавив еще фигуры вальса, хабанеры и мазурки… Следует учесть, что танго было тогда не просто музыкой, но еще и манерой танцевать. И прикасаться к партнеру.

Пока он говорил, деликатно опираясь о край стола одними запястьями в обрамлении белых манжет с серебряными запонками, глаза его несколько раз встретились с глазами Мечи Инсунсы. Жена композитора почти весь обед слушала молча, в разговор не вмешивалась и лишь изредка позволяла себе сделать беглое замечание или вскользь задать вопрос, с учтивым вниманием ожидая ответа.

— Танго, когда за него взялись итальянцы и другие выходцы из Европы, сделалось более медленным и упорядоченным, хотя шпана из предместий и с окраин усвоила манеру чернокожих, — продолжал Макс. — Когда его танцуют «верной дорогой», как принято выражаться там, где оно родилось, кавалер резко останавливается сам и останавливает свою даму, чтобы покрасоваться или зафиксировать позу, — тут он взглянул на внимательно его слушавшую Мечу. — Это знаменитое па называется «кебрада», и в благопристойной версии тех танго, что танцуют ныне, вы превосходно с ним справляетесь.

Меча Инсунса поблагодарила его улыбкой. Сегодня на ней было легкое платье из charmeuse[15] цвета шампанского; в падавшем из иллюминатора свете золотились на затылке коротко остриженные волосы, открывавшие стройную шею, которую после безмолвного танго в зимнем саду Макс вспоминал теперь постоянно. Из драгоценностей на ней было только жемчужное ожерелье в два витка и обручальное кольцо.

— А что представляют собой компадритос? — спросила она.

— Представляли. Их уже нет.

— Нет?

— За последние десять-пятнадцать лет многое изменилось. В детстве моем компадритос называли молодых людей из низов общества, сыновей или внуков тех гаучо-скотоводов, которые постепенно заполоняли городские окраины и предместья.

— Звучит угрожающе, — заметил композитор.

Макс бесстрастно объяснил, что их-то как раз можно было не опасаться. Вот с компадре и компадронами дело обстояло иначе, это были люди пожестче: одни — настоящие бандиты, другие всячески старались им подражать. Политики охотно пользовались их услугами — на выборах, к примеру, и в тому подобных делах — или брали в телохранители. Впрочем, тех, настоящих, как правило, носивших испанские фамилии, вытеснили теперь подражавшие им дети эмигрантов — окраинный сброд, перенявший лишь манеры головорезов из предместий, пригородов, окраин, но не обладавший ни их отвагой, ни кодексом чести.

— А подлинное танго — это танец компадре и компадрито? — спросил Армандо де Троэйе.

— Так было раньше. Те, первые, танго были откровенно непристойны: пары прижимались друг к другу более чем вплотную, переплетали ноги, вращали бедрами, как это принято в негритянских плясках. Немудрено, если вспомнить, что их первыми партнершами были девицы из публичных домов.

Краем глаза Макс перехватил улыбку Мечи — одновременно пренебрежительную и заинтересованную. Ему и раньше приходилось видеть такие улыбки у дам одного с ней круга, когда речь заходила о чем-то подобном.

— Ну да, отсюда и пошла дурная слава… — сказала она.

— Разумеется, — ответил ей Макс и продолжал, из деликатности обращаясь к мужу: — Знаете ли вы, что одно из первых танго называлось «Дай марочку»?

— Марочку?

Жиголо, метнув на нее искоса еще один быстрый взгляд, замялся, подбирая подходящие слова.

— Ну, — вымолвил он наконец, — это билетик, который мадам… хозяйка заведения выдает девицам за каждого принятого клиента, а девицы вручают своим котам для отчета…

— Кому? — переспросила женщина.

— По-французски это maquereau, — пояснил ей муж. — Сутенер.

— Спасибо, дорогой, я прекрасно поняла.

И даже когда танго, ставшее популярным, начали танцевать на домашних праздниках и семейных вечерах, продолжал Макс, такие вот резкие остановки были запрещены как неприличные. В его детстве танго танцевали только на утренниках, устраиваемых испанскими или итальянскими землячествами, либо в борделях, либо на холостых квартирках молодых шалопаев со средствами. И сейчас, хоть танго триумфально пришло на сцены театров и в бальные залы, еще остаются под запретом определенные па — корте и кебрада. Ну, вульгарно выражаясь, нельзя просовывать ногу меж колен партнерши. Чтобы попасть в приличное общество, танго пришлось поступиться характером. Оно, как будто утомившись, сделалось менее стремительным и не таким сладострастным. И вот оно-то, укрощенное и одомашненное, попало в Париж и обрело славу.

— И превратилось в тот монотонный танец, который мы видим в салонах, или в ту пародию, которую демонстрирует на экране Валентино.[16]

Медовые глаза смотрели на него пристально. Зная это, стараясь избегать встречи с ними и сохранять, насколько это возможно, спокойствие, Макс вытащил портсигар и открыл его перед Мечей. Она взяла турецкую сигарету, муж последовал ее примеру и, дождавшись, когда она вправит свою в мраморный мундштучок, щелкнул золотой зажигалкой. Меча, чуть наклонившись вперед, поймала огонек, потом вскинула голову и снова взглянула на Макса сквозь первое облачко дыма, в потоке света из иллюминатора ставшего плотным и голубоватым.

— А в Буэнос-Айресе? — спросил Армандо де Троэйе.

Макс улыбнулся и, осторожно постучав кончиком сигареты о крышку портсигара, тоже закурил. Новый поворот разговора позволил ему опять взглянуть в глаза Мечи. Он смотрел на нее и держал улыбку не меньше трех секунд. Потом повернулся к мужу.

— Среди обитателей предместий до сих пор принято перегибать партнершу в поясе и просовывать колено между ее ногами. В социальных низах еще сохраняются последние остатки старого танго… А то, что делаем мы, — на самом деле бледная тень этого. Не более чем элегантная хабанера.

— И с текстами произошло нечто подобное?

— Да, но относительно недавно. Поначалу была только музыка или театральные куплеты. Когда я был еще ребенком, танго только-только начинали петь, и слова неизменно были малопристойные, лукавые — двусмысленно-похабные истории, которые рассказывались от лица циничных проходимцев…

Он замолчал, засомневавшись на миг, что продолжать будет уместно.

— И что же?

Это произнесла Меча, играя серебряной ложечкой. И Макс решился.

— Ну… Стоит только вспомнить, что некоторые невинные на первый взгляд названия — «Ветерок слабоват, а пыль столбом», или «Семь дюймов», или «Немытая рожа» — на самом деле значат совсем другое. Или «Раковина Лоры».