В твоем плену - Лия Роач

Быстро сползаю по шершавому стволу на землю, обдирая кожу на руках, но боли, как ни странно, не чувствую. Видимо, это адреналин повышает болевой порог и притупляет чувствительность.

Едва подошвы кроссовок касаются плотного травяного газона, я отталкиваюсь от коры и прижимаюсь спиной к стене. Прислушиваюсь к тишине, но мало что слышу - в ушах долбится взбесившийся пульс.

Начинаю бежать, но не по освещенной редкими фонарями дороге, а сразу забегаю в лес. Но двигаться планирую параллельно шоссе, иначе я очень быстро заблужусь. Топографическим кретинизмом я отнюдь не страдаю, но где бы взять хоть самую маленькую карту?

Темнота вокруг просто непроницаемая. Опуская взгляд, я не вижу даже своих ног в темной обуви.

"Странно, вроде же, у меня были светлые кроссовки", мелькает шальная мысль, но не задерживается.

Ниже груди вниз не видно практически ничего, будто у меня только полтела. Лишь ладони на руках более-менее различимы, и это успокаивает. Но не сильно - непонятный, липкий страх поднимается с низу живота и расползается по мне, устремляясь вверх и перехватывая горло. Я едва дышу, сердце бухает, заглушая мои шаги, я невольно замедляю шаг, но заставляю себя бежать дальше. Бегу, кажется, меньше минуты, когда под ногами вдруг начинает хлюпать. Еще пара шагов, и ступни утопают в густой, вязкой, мерзкой жиже, которая может быть только болотом. И я, не сдержавшись, ору в ужасе и отчаянии. Но из горла не вырывается ни звука, и это страшит еще больше. Я буквально парализована страхом.

Но не даю ему овладеть мной полностью. Приказываю себе не останавливаться и выбираюсь из болота, осторожно шагая обратно по своим же - насколько я способна определить их в такой темнотище - следам. Когда под ногами снова твердая поверхность, я облегченно выдыхаю и хочу вернуться к дороге - хватит с меня таежной романтики, - но сколько не забираю левее, на трассу не выхожу. Что за черт?! Я не могла уйти слишком далеко. Там, что же, крутой поворот, и дорога ушла в сторону от меня, пока я тут по болотам ползаю?

Стараясь не паниковать, хотя я уже на пределе сил и физических, и душевных, продолжаю упрямо идти вперед, подгоняемая учащенным сердечным битом и шумным рваным дыханием, пока не оказываюсь перед входом в тоннель.

Таким же темным, сырым - судя по запаху - и безнадежным. Как черная дыра, как бездонная пропасть, как пасть дракона. Понимая, что ни что во всем мире не заставит меня туда войти, а обратно идти некуда, я срываюсь в рыдания. И… просыпаюсь.

Сажусь на кровати, взмокшая и предобморочная. Как и несколько дней назад. Тот сон был намного более приятным, но и не менее пугающим. И как и в тот раз, сон рассеялся, но мои ощущения перекочевали со мной в реальность.

- Что ж меня пробило на такие яркие сны? Хорошо хоть е вещие… Это от сидения взаперти, точно, - бормочу тихим голосом. - И ладно бы, ужастиков на ночь насмотрелась, но было бы на чем… От телевизора только кронштейн на стене. Кстати, о телевизоре…

С этой мыслью иду в ванную, смыть с себя последствия пережитого ужаса, хоть и выдуманного, а потом спускаюсь на кухню. Хочу взбодриться чашкой крепкого капучино.

Глава 10.2 Открытие

Утро совсем раннее, и я не ожидаю в своей вылазке на общую территорию встретить хозяина дома, но ошибаюсь. Он тоже уже не спит, и, как любой кофеман, медитирует над кружкой национального напитка - американо, в смысле. Кстати, ни во время своего первого периода жизни в Штатах, ни пока жила в России, кофе я не любила. В Америке не то чтобы очень много его пробовала, в одиннадцать-то лет, а то, как готовят и пьют его в России, мне не понравилось. Слишком крепко. Вот американо меня покорил. Люблю его и с молоком, и без, потом уже распробовала и капучино, и латте, и моккачино - практически все вкусы, кроме простого эспрессо. По-прежнему слишком крепко, а еще и ничтожно мало.

Сойер при моем появлении даже бровью не ведет, не уверена, что он, вообще, меня видит. Я в ответ тоже к нему с приветствиями не кидаюсь. Отвернувшись от неприветливого пасынка, достаю из сушилки чашку, наливаю в нее молока и, сунув под капучинатор, откручиваю кран подачи пара. Громкое шипение вспарывает напряженную тишину помещения, и я вздрагиваю.

- Совесть нечиста? - спрашивает вдруг Сойер с усмешкой.

Обернувшись на него, вижу, что он по-прежнему не смотрит в мою сторону, и не выдерживаю.

- Следи лучше за собой, - огрызаюсь излишне грубо, но он не реагирует, а мне немедленно становится стыдно за эту вспышку.

Беспочвенную и бессмысленную.

После сна нервы на пределе. Обычно в детстве, когда меня мучили кошмары, я прибегала в спальню родителей, заползала между ними и засыпала, прижавшись к отцу. возможно, и сейчас мне подсознательно нужна мужская поддержка, а вместо нее я получаю равнодушие и какие-то левые обвинения. Чем еще объяснить свой срыв, я не знаю. И пытаюсь поспешно сгладить грубость.

- Слушай, Сойер, - говорю интонациями кота Леопольда, - давай не будем ссориться.

- Я с тобой не ссорюсь, мамочка.

- И прекрати, пожалуйста, называть меня мамочкой, - прошу сдержанно, но это обращение выводит меня из себя.

Какая я ему мамочка? У меня и своих детей нет, с чего вдруг я стану матерью детине, в два раза крупнее меня и всего на год младше?!

- Если тебе так не нравится мое нынешнее имя, зови Райкой.

- Райка по-английски не звучит.

- Говори по-русски, я пойму, - улыбаюсь фальшиво, глядя на его профиль, и меняю тему: - И порешай с телевизором. Узоры на стенах и трещины в твоем потолке я уже изучила. Остро нуждаюсь в другом развлечении. Лэптоп, подозреваю, просить бесполезно?..

- Валяй, проси. Без доступа в сеть, разумеется, - он возвращает мне мою же улыбку.

- Пфф… И на кой он мне без интернета? Оставь себе…

- Телевизор будет сегодня, - пожимает он плечами. - Попросила бы сразу, не пришлось бы изучать потолок.

- А сам ты не мог догадаться?

- В мои обязанности догадываться не входит. Может, ты прошлый расколотила