И солнце взойдет (СИ) - О&#39

Его ладонь нетерпеливо раскрылась еще сильнее, а Рене затаила дыхание. Это же неправда? Тони просто так шутит! Точно! Прямо сейчас он наверняка рассмеется, заправит ей за уши привычно растрепавшиеся пряди и скажет, что они обсудят все дома. Да-да. Именно так! И Рене уже приготовилась улыбнуться в ответ любимому смеху, но ничего не произошло. Энтони по-прежнему стоял с протянутой к ней рукой и ждал, что она согласится. Плюнет на все и…

— Но я не хочу. — Слова вырвались прежде, чем Рене успела облечь их в хоть сколько-нибудь нейтральную форму. Сказала и зажмурилась, как раз вовремя, потому что волосы на затылке зашевелились от короткого, но такого ледяного:

— Повтори.

Приказ камнем упал под ноги, и Рене скорее почувствовала, чем услышала шаг, в который Энтони сократил расстояние между ними. А потом едва не задохнулась от резко взорвавшейся рядом мяты — такой острой, выжигающей легкие.

— Повтори, что ты сказала.

— Я сказала, что не хочу, — упрямо выговорила она трясущимися губами. Вдохнуть не получалось, но Рене все равно пыталась торопливо донести до взбешенного Энтони свои чаяния и надежды. Он ведь поймет! Обязательно, верно? — Тони, я ничего у тебя никогда не просила. Но это моя мечта! Выслушай меня, прошу. Да, я виновата, что не сказала тебе сразу. Мой глупый страх и неуверенность не оправдывают этого, но я искала выход. Специально изучала программу в Оттаве, и, знаешь, у меня каждый месяц будет несколько свободных дней! Я буду приезжать к тебе, мне же не сложно, или ты… сможешь… если…

Слово «захочешь» так и повисло в воздухе недосказанным в ее весьма детском лепете, потому что, если верить глазам Энтони, он не хотел. Совсем. И это ударило даже больнее, чем выплюнутые в лицо слова.

— Ты оглохла, отупела или просто маленькая хитрая дрянь? — Она ошарашенно отступила, отчего подоконник впился сильнее. Что? Нет же! Нет! Рене хотела было возразить, но Энтони заговорил первым. — Я предупреждал тебя! Из раза в раз повторял одну-единственную вещь — никакой нейрохирургии! Ты остаешься здесь и со мной! Это было условием! Понимаешь? И не ври, что забыла. Ибо именно вы, доктор Роше, ответили на мое предложение своим восхитительным «Oui»! Станешь отрицать?

— Нет! — Рене тряхнула головой. — Но ты же знаешь, как я об этом мечтала. Энтони! Не поступай так со мной. Не делай этого!

Она была на грани, чтобы позорно и совершенно глупо разреветься от обиды, упреков и непонимания, но Энтони словно не чувствовал ничего. Его колотило от бешенства, и Рене видела, как дрожит уткнувшийся в ее грудь палец.

— К твоему сведению, в нашем мире мечты не сбываются, — прошипел Ланг. — Я не стану никого ждать. Ни год, ни месяц, ни даже дня. Я не буду мотаться в гребаную Оттаву, потому что она мне нахрен не нужна. Так что решай, либо ты сейчас идешь и отказываешься от места, либо можешь попрощаться с лицензией. Любой!

И в этот момент Рене не выдержала. Всего сказанного оказалось слишком много, чтобы с этим справиться и не умереть прямо здесь от жесткого чувства разочарования. А потому, оттолкнув со всей силы мужскую руку, Рене молча направилась в сторону выхода из коридора. Хватит! Надо успокоиться и тогда, быть может, у них получится еще раз поговорить. Она понимала, почему так зол Тони, но это было уже слишком жестоко. Однако уже через секунду даже настолько низкая планка оказалась грубо сломана, когда в спину полетел новый упрек.

— Сбегаешь? О, бога ради! Только не надо теперь строить из себя обиженную. Здесь предатель ты, а не я!

Это стало последней каплей, после чего Рене зажала рот ладонью и бросилась прочь. К черту! Невозможно… Больше невыносимо! Между ними только что произошло нечто настолько неправильное, немыслимое в своей искаженности, неестественное, что одно присутствие здесь теперь казалось диким. Это совсем не любовь. Нет. Более того, Рене отчего-то захотелось отмыться или нырнуть в антисептик. Да, она виновата. Глупо отрицать, что причиной всему собственное малодушие, но разве она заслужила такое?

— Рене!

Позади раздались знакомые нетерпеливые шаги, но впереди уже виднелись ступени и главный вход. Она даже не задумалась, чтобы схватить пальто. Боже! Рене и не представляла, где его искать. А потому, выбежав на улицу прямиком в тонком платье и легких туфлях, мгновенно увязла острыми каблуками в рыхлом снегу. Ветер вцепился в оголенную кожу, но следом хлопнула дверца первого же подвернувшегося такси, что толпились у кампуса по случаю конференции, и вокруг оказался душный воздух салона.

— Бэй-стрит, отель «Марриотт», — выпалила Рене, машина тронулась, но тут кто-то хлопнул по корпусу машины, и та вновь остановилась.

— Рене! Твою мать, перестань! — Энтони дернул за ручку, но замки уже были закрыты.

— Пожалуйста, поезжайте, — попросила она, а сама зажмурилась.

— Но… — недоуменно попробовал возразить таксист, и в этот момент корпус машины загудел от ударов.

— Хватит! Заканчивай цирк и выходи из машины. Рене!

— Пожалуйста! — прошептала она, а сама боялась повернуться в сторону окна и передумать. Нельзя. Не сейчас. Не после таких слов!

И, слава богу, такси наконец-то сдвинулось с места. Оно пробуксовало около что-то кричавшего Энтони, а затем бодро вырулило на дорогу и понеслось по трамвайным путям в объезд пробки. На очередном светофоре машина наконец повернула, и чертово здание университета исчезло. Но Рене все равно постоянно оглядывалась. Она судорожно крутилась на сиденье, цепляясь шифоновой юбкой за ручку двери, а когда впереди замаячило огромное белое здание отеля, наклонилась к водительскому креслу.

— Пожалуйста. Дождитесь. Я быстро… — Рене прервалась на секунду, чтобы не всхлипнуть, и едва слышно договорила. — Только заберу документы.

Она не помнила, как взлетела по лестнице и скользнула в почти закрывшийся лифт, как дрожащими руками вставляла ключ-карту и постоянно оглядывалась в ожидании, что дверь в номер вот-вот распахнется. Она даже не думала, когда накинула на себя самый теплый свитер (до слез тот же самый, солнечно-желтый) и сунула ноги в простые ботинки, а потом вылетела прочь. К черту! В ад все эти вещи, которые, на самом-то деле, и не ее. Рене вообще не помнила, сохранилось ли за эти месяцы хоть что-то личное. Осознание того, что беспокоило все эти дни, накатило так внезапно, что она застыла на мгновение, а потом истерически рассмеялась. Господи! А ведь, если подумать, у неё осталась только гербера на подоконнике да акварели. Но как? Как это случилось?

У Рене не было ответа. Ни сейчас, ни позже, когда она хлопнула дверью такси, прижимая к себе рюкзак с какими-то мелочами. Больше ничего не осталось. И кажется, Рене самой больше нет.

— Куда? — раздался закономерный вопрос, а она в последний раз взглянула на белеющее в наступавшем вечере здание отеля.

— В аэропорт… В любой, откуда можно улететь в Монреаль.

Над городом стояла звездная ночь, когда продрогшая Рене вышла из машины такси и медленно поднялась по шатким ступеням. Ограда привычно пошатнулась под ледяной рукой, и на землю полетели комья снега. Дом. Ее не было здесь чуть больше месяца, но кажется, целую вечность. Где-то вдалеке тупика Монреаль-Нор слышались голоса ворковавших, немного пьяных парочек. Мари Фредрикссон из соседнего дома настаивала, что: «It must have been love». Ну а в квартире мистера Смита было, на первый взгляд, тихо. Еще бы… уже почти утро.

Телефон давно сел. Где-то еще в аэропорту, пока Рене ждала самолет до Монреаля, батарея издала предсмертный писк, и потянулись пять часов бездумного ожидания. Триста минут и несколько сотен километров, которые Рене старалась продержаться. Она улетела последним рейсом, чудом заполучив на него место, и вот теперь наконец-то осторожно ступала по скрипучим, рассохшимся доскам немного кривой лестницы. Неожиданно щелкнул замок, и Рене застыла.

— Чой, вернулась что ли? — раздался заспанный голос Джона Смита, и в коридоре вспыхнула тусклая лампа. Она осветила Рене со всей беспощадностью, отчего хозяин квартиры как-то неловко фыркнул, а потом пригляделся внимательнее. Толстый желтый свитер, из-под которого торчала легкая шифоновая юбка, и грубые зимние ботинки. Все. Ах, ну еще небольшой рюкзак в левой руке. Послышалось сумбурное ругательство. — Вашу мать в пятку! Всегда подозревал, что вы, врачи, немного чокнутые. Но чтоб настолько… Ты хоть в портках там? Зима на дворе. И начало четвертого! Не могла поссориться со своим черногривым жеребцом хотя б около шести?