Фэй Уэлдон - Декамерон в стиле спа

— Какого хрена ты это сделала?! — матерясь со злости, напустился на меня Лукас, когда гости разбрелись по каютам, а команда береговой пожарной охраны, поспешно прибывшая с Коса в надежде подзаработать, ни с чем удалилась.

— От скуки, любимый, — сказала я. — Вечер проходил так вяло, вот я и решила немного развеселить твоих гостей.

— Да тут ущерба по меньшей мере на сто тысяч долларов!

Хотя что такое сто тысяч для такого человека, как Лукас? Тогда я рассказала ему о своей обиде и напомнила, как опасно крутить шашни с подчиненными — человек рискует получить обвинение в сексуальном домогательстве и стать жертвой шантажа. К тому же это унизило и меня.

— У нее по ноге полз паук, — начал сочинять Лукас. — Я просто хотел поймать его или смахнуть!

Это звучало так абсурдно и нелепо, что даже походило на правду.

— Да? А язык ей в рот ты зачем засовывал у всех на глазах? — напомнила я.

— С каких это пор тебя интересует, что думают другие? — возмутился он. — Я просто хотел узнать, что значит «пощипывает». Слово показалось мне необычным.

И тогда я неожиданно произнесла то, чего не позволяла себе с тех пор, когда была девчонкой, униженной и оскорбленной:

— Ты любишь свою вонючую яхту больше, чем меня! И трахаешься со своей обожаемой Верой, когда меня нет поблизости, и плевать тебе, знает об этом кто-нибудь или нет!

И в этот момент мне очень хотелось, чтобы он произнес слово, которого я сама прежде не произносила. А когда тебе чего-нибудь очень хочется, то все, как назло, происходит совсем иначе. «Любишь!» — вот что мне следовало сказать. «Скажи, что любишь меня!» И тогда он, застигнутый врасплох, возможно, и сам осознал бы это. А так он просто растерялся, тупо смотрел на меня и молчал. Трахался ли он с ней? Не знаю. Может, и нет. Только какая разница!

— Можешь считать ее уволенной! — заявила я и свое слово сдержала, прислав ей в каюту факс на официальном бланке.

На следующий день она подошла ко мне на палубе, где я загорала в шезлонге у бассейна, любуясь мелькающими вдали островами Эгейского моря, и стала умолять оставить ее на работе. Твердила что-то про стаж, страховку, визы и свою беременность, но я не слушала. Подумать только, она еще и беременна! Вот, стало быть, почему выглядит такой толстой! На следующем острове я высадила ее, чтобы она сама как угодно добиралась домой. Я даже организовала для нее билет на паром до Афин, где она могла сесть на самолет. И объяснила, что муж не может поехать с нею, ибо по условиям контракта обязан остаться на борту, на случай если возникнут какие-то рабочие вопросы по проекту стадиона.

— Да и что вам переживать, милочка? — прибавила я. — Если вы не удосужились взять его фамилию, значит, он вам достаточно безразличен.

Это был дешевый выпад, но вы бы знали, как я в тот момент ее ненавидела.

Когда она покидала яхту, я стояла у трапа и самолично проверяла ее сумки. Я была на сто процентов уверена, что поступаю правильно. В конце концов, ее только что уволили и она могла украсть какие-нибудь профессиональные секреты. В одной из сумок я наткнулась на расписное яйцо в этом ужасном вязаном мешочке.

— Фу-у! Пауки! — сказала я и сделала это напрасно. Чистой воды злоба иногда бьет бумерангом. Брезгливо вытянув руку, я разжала пальцы, и святой Христофор с младенцем в жутких фетровых цветочках полетел за борт. Сама я всю жизнь предохраняюсь от беременности, а посему недолюбливаю беременных женщин как класс.

— Вы и счастье мое забрали! — заверещала она.

Так я удалила ее со своих глаз в то утро. Выгнала еще до того, как Лукас выбрался из постели. Оттуда его, кстати, вытащил Тимми, который колотил в дверь спальни, умоляя как-то меня урезонить. Только потом я поняла, что вместе с расписным яйцом выбросила свое собственное счастье.

Когда Вера шла к трапу, я поняла, что она и впрямь беременна — походка у нее была вперевалочку. Женщины на таком сроке имеют неприглядный вид и должны оставаться дома — только знаменитости первого разряда могут позволить себе щеголять всеми прелестями брюхатости. Ей же просто не стоило подставлять моему мужу рот, чтобы он совал туда язык.

Весь день я избегала разговора с Лукасом, а ближе к вечеру вызвала к себе Тимми, чтобы поговорить с ним об одном пропавшем отчете и о том, имел ли он право его подписывать. Я попробовала втолковать ему, что он не обойдется без моей поддержки, если вообще не хочет оказаться на свалке жизни из-за череды недавно произошедших событий. Сбитый с толку и растерянный, он твердил о своей невиновности, и я объяснила ему, что невиновность тут ни при чем и далее влиятельные политики иной раз выбывают из игры, становясь жертвой обстоятельств. Он оказался весьма симпатичным парнем, только очень уж перепугался, а так даже ничего — вытаращенные голубые глазищи и эти рыжие волосы, колечками завивающиеся на концах. Я затащила его к себе в постель — хотела доказать себе, что не одна Вера может тешиться такими забавами. Очутиться в постели с начальницей. А? Каково? Он был так потрясен оказанной ему честью, что не осмелился отказаться. А может, я его просто сильно запугала. Тут мне трудно судить, ведь мужчины делают только то, что хотят. В отличие от женщин. Мне кажется, он этого хотел. И повел себя весьма благородно.

Лукас, разыскивая меня, пришел в мою каюту и застукал там нас обоих. На это я и рассчитывала. Он вытащил меня из постели, но я особенно не волновалась — ведь Трофейные Жены не могут разгуливать с синяками на теле. По моим расчетам, основной шквал ярости должен был прийтись на Тимми. И я не ошиблась. Лукас размазал нашего специалиста по окружающей среде по стенке. Когда тот снова укрепился на ногах, вид у него был растерянный и беспомощный. Тимми принадлежал к новому поколению молодых людей, которые искренне считают, что кулаки не способ решения проблемы. К тому же он был явно не прав, запрыгнув в постель к чужой жене. Потом Лукас смерил меня полным презрения и ненависти взглядом и вышел из каюты. Я, конечно, думала, что он переживет эту неприятность. Ведь столько раз сама смотрела сквозь пальцы на его непристойное поведение. И кто знает, блудил ли он еще на «Минни» во время той злополучной прогулки.

— Отныне будь поосторожнее, — сказала я Тимми, когда он одевался. — Лукас тебе этого не спустит — отплатит, так или иначе. Хорошенько проверяй тормоза, когда садишься в машину, и в метро не стой близко к краю платформы, не то толстушка Вера останется вдовой.

Перед тем как Тимми задал от меня стрекача, я напомнила, что он не может покинуть «Минни», пока вопрос с пропавшим отчетом не будет разрешен. Отчаяние на его лице меня позабавило. Я просто не понимаю, что такое на меня тогда нашло. Я сроду не была такой злой или мстительной. Наверное, это можно объяснить так — тот, кого обижают, тоже начинает причинять вред.