Отец подруги и я - Рокси Нокс

вижу, как мою дочь несут на носилках.

– С дороги уйдите, пожалуйста, – вежливо говорит мне фельдшер.

– Я ее отец! Что с ней?

– Она без сознания. В больнице мы выясним причину. Предположительно Ваша дочь приняла психотропное вещество.

Нет, нет, этого не может быть! Где бы она это взяла? Какой-то бред.

– Куда Вы ее везете?

– В первую городскую.

– Я еду следом. Машенька, малышка моя, держись, ­– дотрагиваюсь до хрупкой руки, прежде чем врач закроет передо мной дверь скорой.

Возвращаюсь в дом и кричу, чтобы все гости немедленно выходили во двор.

– Слушайте внимательно! Никто отсюда не выйдет, пока вас не досмотрят! С минуты на минуту приедет полиция и допросит каждого. А тот, кто виновен в случившемся… тому лучше сразу во всем признаться.

Я позвонил своему хорошему другу прокурору, и он сейчас подъедет со своими ребятами, чтобы побеседовать с молодежью и найти виновного.

Ищу глазами Ксюшу и, наконец, нахожу ее плачущей возле бассейна.

– Ксения, поехали в больницу, – стискиваю ее хрупкое плечо. – По дороге мне все расскажешь!

-12-

Я села в машину Ростислава Андреевича и вытерла слезы. Я нереально струхнула, когда ко мне подошел испуганный Тимур и сказал, что Маша ни с того ни с сего отключилась.

– Что ты ей дал, скотина? – набросилась на него.

– Ничего, клянусь тебе.

– Не ври!

– Я не вру. Я не знаю, что с ней такое. Мы хотели заняться… сама понимаешь чем, и вдруг она отъехала.

– Ты хотел с ней заняться! Ты! Она этого не хотела!

Мне хочется взять этого кретина за грудки и как следует потрясти, выбить из него правду, как он опоил мою подругу какой-то дрянью, чтобы изнасиловать ее.

– Хотела. Мы договорились, что это произойдет сегодня. И для смелости она что-то приняла. Какой-то таблетос.

– Где она ее взяла?!

– Откуда я знаю? Спросишь у нее, когда очнется. Ну, если очнется.

Какой же он циничный! Конечно, она очнется, по-другому просто не может быть.

– Твою мать! – забегаю в Машкину спальню и вижу ее – бледную до синевы, в одних трусиках. – Я звоню в скорую.

Потом позвонила Ростиславу Андреевичу и просто стала ждать. Скорая приехала быстро, и я выдала им скудные сведения, о том, что здесь произошло.

– Все будет хорошо, – сказал Ростислав Андреевич и сжал мою руку, вяло лежащую вдоль тела.

Я киваю и снова вытираю слезы. Мне очень страшно. Я не знаю, что она выпила и как это повлияет на ее здоровье. Отец держится, хотя видно, что он удручен. Губы сжаты в нитку, глаза полыхают праведным огнем.

– Кто дал ей психотроп? – спрашивает с нажимом.

– Наверняка Токарев. Кто же еще? Она была с ним.

– Убью тварь! – он сжал кулак и саданул им по рулю. Я вздрогнула и снова заревела.

– Не плачь, ты разрываешь мне сердце, – с болью в голосе говорит Ростислав Андреевич.

– Хорошо, не буду, – смахиваю слезы и отворачиваюсь к окну.

Он снова берет меня за руку, и рулит одной рукой. Его машина на автомате, поэтому скорость переключать не нужно. Так и едем до самой больницы, сцепив пальцы. Беда, приключившаяся с Машей, сблизила нас духовно.

Сидим в коридоре и молчим. В помещении повисла тягостная тишина, нарушаемая лишь тиканьем часов. Проходит минута, потом целый час. Сколько нам здесь еще сидеть в неведении?

Одиннадцать вечера. Трехчасовая вечеринка получила плачевный исход. А ведь собирались тусить до утра. Эх, подруга, зачем ты приняла запрещенное вещество? Это все Токарев, черт бы его побрал! Ну ничего, Ростислав Андреевич с ним разберется, никакие родители его не спасут.

Я понимаю, что выгляжу неуместно, сидя на стуле в коротком платье, из-под которого высовывается резинка чулок. Приходилось постоянно одергивать подол, что ужасно нервировало Ростислава Андреевича.

Наконец вышел врач, и мы с Тепляковым как по команде вскочили с неудобных стульев.

– Откачали, – сказал док с облегчением. – Здоровью вашей дочери ничто не угрожает.

Я выдохнула, а Ростислав Андреевич обнял доктора и сжал его в тисках. Док жалобно ойкнул – объятия получились медвежьими. После чего Машин отец обнял меня, очень нежно, не так, как дока. Думаю, он обижен за то, что не усмотрела за его дочерью. Обещала ведь следить, и не выполнила.

– Я должен сообщить в полицию, – сказал врач.

– Не надо никуда сообщать, док, – тяжелая мужская ладонь легла на щуплое плечико доктора. – Я сам во всем разберусь.

Доктор все понял и поспешно закивал головой.

– А можно нам увидеть Машу? – спрашиваю я.

– Да, только не переживайте, она спит.

Мы с Ростиславом Андреевичем тихонько вошли в палату и увидели Машу. Ее кожа была уже не такой бледной, а порозовела. В руке торчит иголка, через которую капает лекарство. Бедная девочка.

– Завтра сможете забрать ее домой, – сказал док. – Только нужен покой, минимум неделю.

– Хорошо.

Ростислав Андреевич достал из портмоне несколько купюр и протянул врачу. Тут засмущался и сказал: «Ну что вы…»

– Берите, берите. Вы спасли жизнь моей дочери.

И он взял, конечно.

– Поехали, Ксения.

* * *

– Куда мы едем? – спрашиваю уже в машине.

– К Токареву, этому ублюдку, который дал ей таблетки.

Едем в молчании. Не знаю, о чем говорить с мужчиной, у которого разве что слюна не капает от ярости. Страшное уже позади, но меня все равно бьет нервная дрожь. Состояние Ростислава Андреевича передалось и мне.

Что если я ошиблась и Тимур