Муж в наказание-2. Свобода любой ценой (СИ) - Лорен Лена

— Спасибо большое! — фальшиво я улыбаюсь и выставляю руку в сторону, взмахиваю ею, намекая на то, что время вышло и ему уже пора уходить.

— Пожалуйста, Диана. «Папа накормит», — беззвучно он произносит, шевеля лишь губами.

Эмир ладонь мою сжимает, удерживает молящим взглядом ещё пару секунду. Затем он переворачивает козырёк бейсболки вперёд, сдвигая её практически на глаза, и уходит прочь, укрывшись под огромным облаком из шаров.

Я наблюдаю за его удаляющейся фигурой ещё какое-то время. Пару раз его останавливают детишки, чтобы купить у него разноцветные шары. В итоге он просто запускает их в небо и теряется в толпе отдыхающих.

Падаю без сил на скамейку. Разглядываю шары: «Весь мой мир — это ты!» — написано на одном из них. Ради интереса читаю, что написано на остальных: «Улыбнись!» и «Нет ничего невозможного».

Как было бы здорово, если бы все проблемы разрешались одной лишь улыбкой.

Отпускаю шары. Они медленно поднимаются в небо, закручиваясь в танце от порывов лёгкого ветра. Они кружат над землёй до тех пор, пока не исчезают в темноте вечернего неба.

Как было бы здорово, если бы всё, что осточертело, можно было бы так же запустить в небо.

Спустя ещё некоторое время я возвращаюсь к машине, взглядом сканируя рядом припаркованные автомобили.

Какова вероятность, что в одном из них находятся люди Рифата? Быть может, они затерялись среди прохожих. Но ведь он дал обещание, что слежки за мной не будет.

Учитывая в каких условиях мне приходилось жить рядом с ним, для меня всё должно было быть предельно очевидным.

Обещания — это лишь слова, выпущенные на ветер, как и эти дурацкие шарики.

Анастасия уверяла меня в том, что Эмир стал заложником обстоятельств. Чтобы сохранить мне жизнь, ему требовалось следовать чужим правилам. Она попросила меня выслушать его на каком-то там ужине, который состоится на следующей неделе, и только после давать оценку его поступку.  Но как быть с тем, что я давно уже дала оценку этому поступку.

Я открываю дверь с пассажирской стороны, выгружаю из карманов плаща всё содержимое, и оставляю в подстаканнике. Туда же отправляю и ключи от автомобиля.

Угонят — так и чёрт с ним.

Лавируя между прогуливающимися прохожими, я поднимаюсь по тротуару вдоль улицы, мельком осматриваю горящие вывески забегаловок, заманивающие своей яркостью туристов и отдыхающих.

Метров через сто в глаза бросается вывеска «Папа накормит». С виду обычная таверна, ничем непримечательная. Но, судя по всему, внутри неё куча народа. Двери только и успевают впускать внутрь новых посетителей, среди которых оказываюсь и я.

Внутри таверны царит весёлый галдёж, разбавленный живой музыкой. Душный воздух тут спёрт. В нос ударяет целый букет ароматов, начиная от жареного мяса, заканчивая потом и алкоголем. Глаза мои разбегаются, и голова идёт кругом. Появляется мысль просто уйти отсюда.

Когда я решаю так и сделать, буквально из ниоткуда ко мне подлетает официантка в годах. Поверх чёрного засаленного платья на ней надет идеально белый передник с вышитой надписью: «мама накормит». Эта «мама» окидывает меня оценивающим взглядом, останавливается на выпирающем животе, который я тут же накрываю ладонью.

— Вам повезло! У нас остался только один свободный столик. Как раз для вас, — она беспардонно хватает меня за запястье и ведёт куда-то за собой, а я понимаю, что нигде свободного столика-то и не видать. Это очередная ловушка. — Давайте я вас провожу! У нас сегодня в меню овощи на гриле. Просто пальчики оближите! Хотите? Папа вас быстро накормит!

— Нет, я не хочу, — пытаюсь вырваться, потому что она продолжает настойчиво вести меня внутрь забегаловки. — Постойте!

9. Папа накормит

На фоне начавшегося приступа паники я уже чуть было не закатываю скандал, как вдруг женщина притормаживает резко, но не у свободного столика, о котором судачила без умолку, а у той самой двери с табличкой «только для персонала».

Она своими ярко выраженными бровями поигрывает, поглядывая то на меня, то на табличку, и вид у неё такой жизнерадостный, будто за дверью меня ждёт чудо из чудес, а не Эмир.

Оглядевшись по сторонам, женщина с проницательным взором, какие бывают только у сыщиков, вглядывается в лица посетителей. Она тщательно разведывает обстановку позади меня и, только убедившись, что никому до нас нет дела, она чуть приоткрывает дверь, за которой тьма, да и только. С улыбкой от уха до уха она буквально заталкивает меня внутрь.

— Ваш столик, госпожа. Самый лучший, прошу заметить. Располагайтесь, не стесняйтесь! — торжественно произнеся, она захлопывает дверь с обратной стороны.

Оказавшись в тёмном помещении, первым делом я осматриваю пространство вокруг себя. Впереди виднеется серебряное сияние, отбрасывающее тусклые лучи из небольшого окошка, а за окном чьи-то ноги мельтешат туда-сюда, но так как забегаловка находится на цокольном этаже, света от уличных фонарей недостаточно для того, чтобы озарить даже такую крошечную комнатушку.

— Есть тут кто? — подаю я свой слабый голос, специально не произнося его имя вслух, а то мало ли что.

В ответ молчание.

Изо всех сил я напрягаю зрение, но вижу только сгустившийся мрак. Я предусмотрительно вынимаю руки из карманов плаща и наготове перед собой держу, чтобы в случае чего атаковать ими.

Из-за угла вдруг показывается устрашающая тень. Зловещие очертания стремительно увеличиваются в размерах и в результате перекрывают собой единственный источник света из окна. Тёмная фигура плавно надвигается в мою сторону, вынудив меня лопатками вжаться в дверь. Шагов не слышно, тем не менее я слишком остро реагирую на каждый приближающийся шаг: внутри меня что-то напрягается до натяжения, а потом с треском лопается.

Ощущая как, волосы на загривке шевелятся и по телу врассыпную ползут мурашки, я лихорадочно нашариваю за спиной круглую ручку, хватаюсь за неё, чтобы прокрутить и бежать отсюда как можно скорей.

Но самое страшное остаётся позади. Тяжёлая волна страха отступает, скатываясь по телу вниз, стоит знакомым рукам накрыть мои плечи и окутать своим успокаивающим теплом.

Я ведь знала, что тут может быть только он, но в последнее время я перестала верить даже железобетонной правде. Я так часто попадала в различного рода передряги, что теперь от всего жду неприятности, даже от самой себя.

Легонько приобняв меня за талию, Эмир на мгновение включает слабый свет в захламлённом помещении. Только лишь для того, чтобы я удостоверилась в своей безопасности. Он вновь прикладывает палец к губам и, дождавшись от меня кивка, нажимает на выключатель, окутывая помещение темнотой.

Зрение постепенно привыкает к полутьме. Эмир по-прежнему не произносит ни единого слова, но не скажу, что в коморке слишком тихо. За дверью царит атмосфера праздника и безудержного веселья: лязганье бокалов, завывание песен и всеобщее улюлюканье разбавляет только отяжелевшее дыхание Эмира, опаляющее кожу лица, и бешеный ритм моего сердца, подстраивающийся то ли под мелодичную трель свирели, то ли под его дыхание.

К своему стыду, это реакция не на пережитый страх, а на волнующую близость Эмира. Разум, как и сердце помнят ту боль, они живут с ней по сей день, но телу моему совершенно плевать, что когда-то его предали. Тело моё больше не чувствует душевных терзаний. Оно имеет другую память, но такую же долговременную.

Его близость становится слишком тесной в буквальном смысле, а телесный контакт — самым что ни на есть прямым, и за неимением зрительного прикосновения кажутся куда более осязаемыми.

Сначала Эмир не напирает. Он поочерёдно проверяет мои карманы, а я безропотно позволяю. Следом он заводит руки за спину и обшаривает каждый миллиметр моего тела. Не найдя ничего такого, что могло бы вызвать у него подозрения, он дотрагивается до моих ушей, с осторожной нежностью ощупывает мочки, пальцами обводит раковины, но и тут не находит никаких украшений. С ушей он плавно спускается на шею, обнимает её пальцами, касания становятся навязчивыми. Кажется, Эмир слегка забывается: он невесомо очерчивает линию выпирающих ключиц, учащая мой и без того лихорадочный пульс и плавя последние клетки мозга.