Соль под кожей. Том третий - Айя Субботина

улетать в Америку за очередным денежным мешком, а мы с Димкой оказались отличной альтернативой няне.

Теперь Стася наша на неделю раз в месяц. И еще бонусами — на время поездок Вадима.

Изредка, она называет Димку «папой», имея ввиду, конечно, «крестного папу», хотя он рад быть и просто Димой.

Балует ее, исполняя буквально каждый каприз. И как бы Авдеев не ворчал, но он делает ровно то же самое. Папаши, блин.

А еще Димка уже учит Стасю решать простенькие математические задачи.

Если в шестнадцать она не получит Нобелевскую премию за какое-то научное открытие — я, честно, буду очень сильно удивлена.

— Поехали есть кексы, — командует Шутов через десять минут, когда они со Стасей превращаются чуть ли не в снеговиков.

Отвозит нас в нашу маленькую любимую булочную, где мы быстро согреваемся горячим клюквенным чаем и свежей выпечкой.

Я отламываю от своего кекса внушительный ломтик, наслаждаясь сразу всем — и тем, как Димка помогает Стасе сложить оригами лягушки из салфетки, и тем, как за окнами валит абсолютно невероятный даже для нашего северного климата, густой, разлапистый снег, и тем, как дымится разломленный кекс. И как из него потихоньку выливается густой клубничный джем.

Откусываю, жмурюсь.

Прожевываю.

Во рту вкус… странный.

Димка торжественно ставит странную криволапую лягушку в центр стола, а Стася совсем не торжественно бросает ее поплавать в чай. Муж покрасневший после мороза, ржет так, что крыша трясется, но хозяин, уже привыкший к таким его всплескам радости, охотно подхватывает веселье.

Стася срочно складывает еще одну лягушку.

Для симметрии бросает ее в Димкину чашку.

Я кладу в рот еще один ломтик кекса.

Жую медленнее.

На вкус как будто бумага, а если попытаться проглотить, в желудок как будто опускается что-то далеко не первой свежести. И в том, и в другом случае у меня нет ни единого повода для подозрений — это наша с Димкой любимая булочная, с момента моего переезда с Осло мы бываем здесь не меньше пары раз в неделю, и вся выпечка здесь свежая. И постоянно — горячая, как будто только что из печки.

— Все хорошо? — Шутов на секунду отрывается от Стаси, наблюдает за моими попытками расковырять кекс.

Понятия не имею, зачем это делаю.

— Пытаюсь найти злого тролля, который сегодня целый день подкладывает козьи какашки мне в еду. — Вспоминаю, что брускетта с форелью в ресторане, где я утром завтракала с Вадимом, как будто тоже была «не фонтан». Но тогда я списала это на то, что после года жизни в Норвегии просто отвыкла от европейского способа посола рыбы.

— Какаски! — подхватывает Стася, смеется и тянется к моему кексу, потому что свой минуту назад безжалостно растерзала до состояния хлебной горки с персиковыми потрохами и кусочками «костей» из миндальных хлопьев.

— Упс, — прикрываю рот, снова напоминая себе, что она сейчас как раз в том возрасте, когда уже схватывает на лету буквально каждое слово. А конкретно эта девчонка не просто повторяет как попугай, но еще и мгновенно запоминает.

Но свой кекс ей все равно не даю, перетягивая тарелку на край стола.

— Лори? — Дима вопросительно поднимает бровь.

Вместо ответа забираю его трубочку из песочного теста, наполненную каким-то белым кремом. Откусываю. Просто чтобы убедиться. Жмурюсь, потому что на этот раз все абсолютно вкусно и так сладко, что мои вкусовые рецепторы заводят что-то из репертуара Челентано.

— Я, наверное, обидела кулинарных фей, потому что кто-то сегодня намеренно портит мою еду.

Отбираю его тарелку, взамен даю свою и взглядом предлагаю попробовать.

Шутов кусает, жует, улыбается. Он ужасный сладкоежка, и смотреть, как он наслаждается кексом — отдельный вид моего удовольствия. Фуд-порно в исполнении любимого мужа.

Хорошо, что я только что не сказала это вслух.

— Ну? — Жду его реакцию.

Шутов кусает еще раз, отдает остатки Стасе на растерзание.

— Отличный свежий кекс, обезьянка.

— Ладно, значит, я доем твое.

Шутов с загадочным выражением лица наблюдает за тем, как я за секунду оставляю от трубочки маленький огрызок, языком подметая с губ следы крема. Он реально вкусный, какой-то особенно сливочный и сладкий.

— А с чем это было? Хочу еще один.

— Это белый шоколад, Лори, — немного растягивая слова, говорит муж.

— Прикалываешься? — Я терпеть не могу белый шоколад, это Димка может поглощать его тоннами.

— У тебя задержка, обезьянка. — Димка поудобнее усаживает ворочающуюся у него на коленях Стасю, подпирает свободной рукой щеку. Улыбается с видом фокусника, провернувшего гениальный кульбит. — Три недели уже.

— У Лоли задезка! — повторяет вслед за папой Стася. Смеется и бодает затылком его подбородок.

— Да блин, Шутов! — Я шокирована, но не до такой степени, чтобы не доесть оставшийся ломтик. Пока жую, достаю телефон и сосредоточенно изучаю календарь менструации. Реально три недели. — Дим, это же мой цикл. Откуда ты…?

— Я вообще-то твой муж, Лори, и я с тобой живу, — качает головой Димка.

Кажется, совершенно счастливый, пока я еще только начинаю сознавать, что произошло.

Месяц назад я связалась с Вадимом и попросила его разрешить нам взять Стасю хотя бы на один новогодний праздник. Вадим согласился отпустить ее на Рождественские каникулы, на пять дней, чтобы я успела привезти ее до Нового года. Димка чуть не до потолка от радости прыгал, когда узнал, и быстро организовал поездку в деревню к Санта-Клаусу.

Это были самые лучшие зимние каникулы в моей жизни.

Такие насыщенные, что пару раз я пропустила таблетки.

Хорошо, не пару раз, а все пять дней.

Потом, когда вернулись домой, снова начала их пить. Так что вариант откуда я привезла наш подарочек под елку, о котором мы узнали только через три недели, только один.

Мы с Шутовым вопрос детей не обсуждали, только как-то обозначили, что мы их хотим в будущем, но без каких-то конкретных дат.

— Дим… — Я смотрю на его абсолютно счастливое лицо. Прислушиваюсь к себе, в поисках паники или страха, или любой другой эмоции, которые у меня уже были когда-то в прошлом. Но ничего этого нет. Только и правда очень невыносимо сильно хочется белого шоколада. И целоваться с мужем пока губы не заболят. — Дим, закажи нам домой таких же. Побольше.

— Хочешь, я тебе эту кондитерскую куплю, обезьянка? — Кажется, уголки его губ сейчас реально дотянутся до ушей.

— Трубочек достаточно, Шутов. — Пробую свои собственные губы подушечками пальцев, вдруг понимая, что улыбаюсь почти точно так же, как и он. — Вот рожу тебе Булок Крусановных — тогда и поговорим.

— Мне нравится это множественное число, обезьянка.

А я понятия не имею, почему так