Даниэла Стил - Обещание страсти

Ознакомительный фрагмент

Она по-детски радостно рассмеялась, обнимая его.

– Знаешь, может, я подсел и на тебя тоже.

– Сомневаюсь.

Но он обнял ее еще сильнее, и они занялись любовью.

– Что ты хочешь на ужин?

Она зевнула и придвинулась поближе к нему в большой уютной кровати.

– Тебя.

– Это был обед.

– Ну и что? Издали закон, что я не могу получить за ужином то, что уже ел за обедом.

Он взъерошил ее волосы и прижался губами к ее губам.

– Послушай, Марк, будь серьезнее. Что еще ты хочешь? Помимо шоколадного печенья?

– Ну, стейк, омара, икру – как обычно. – Он не подозревал, насколько обычно это для нее. – Проклятье, я не знаю. Пасту, надо полагать. Может быть, феттучини. С соусом песто. Ты можешь добыть базилик? Свежий?

– Ты опоздал на четыре месяца. Сезон закончился. Как насчет устричного соуса?

– Годится.

– Тогда скоро увидимся.

Она провела кончиком языка по его спине, еще раз потянулась, а затем быстро соскочила с кровати, чтобы оказаться вне досягаемости его руки, которую он протянул к ней.

– Ничего не выйдет, Маркус. Или мы никогда не поужинаем.

– Да трахнись этот ужин.

Его глаза снова загорелись.

– Это ты трахнись.

– Как раз это я и имел в виду. Теперь ты все знаешь. – Он широко улыбался, лежа на спине и наблюдая за тем, как она одевается. – Ты зануда, Кассия, но на тебя приятно смотреть.

– На тебя тоже.

Его большое тело лениво вытянулось поверх простыней. Ей пришло в голову, когда она смотрела на него, что нет ничего прекраснее, чем дерзкая привлекательность молодого мужчины. Очень красивого молодого мужчины.

Она вышла из спальни и вернулась с хозяйственной сумкой в руке, одетая в джинсы и его рубашку, завязанную узлом под грудью. Волосы она завязала обрывком красной ленты.

– Я должен нарисовать тебя в таком виде.

– Ты должен перестать говорить глупости. А то я совсем зазнаюсь. Какие-нибудь пожелания есть?

Он улыбнулся, покачал головой, и она отправилась на рынок.

Поблизости располагались итальянские рынки, а она любила ходить за покупками для него. Здесь продавалась настоящая еда. Паста домашнего изготовления, свежие овощи, крупные фрукты, помидоры для сока, огромный выбор колбас и сыров, ждущих, что их потрогают, понюхают и унесут домой для королевской трапезы. Длинные батоны итальянского хлеба, чтобы нести их домой под мышкой, как это делают в Европе. Бутылки с кьянти, свисающие с крючков под потолком.

Рынки располагались совсем рядом. В это время молодые художники начинали выходить из своих берлог. Конец дня, когда те, кто работал по ночам, оживали, а те, кто работал днем, выходили поразмять ноги. Позже народу на улицах станет намного больше, они будут слоняться, беседовать, собираться в кучки, останавливаясь в кафе по пути в какую-нибудь студию к друзьям или на чью-нибудь последнюю скульптурную выставку. В Сохо жили дружно. И все напряженно работали. Пионеры в мире искусства. Танцовщики, писатели, поэты, художники, они собрались здесь на южной точке Манхэттена, зажатые между отбросами и мусором Гринвич-Виллидж и бетоном и стеклом Уолл-стрит. Особое место. Мир друзей.

Женщина в бакалейной лавке хорошо ее знала.

– Ах, синьорина, как поживаете?

– Хорошо, спасибо. А вы?

– Так себе. Немного устала. Что вы сегодня хотите?

И Кассия стала медленно обходить прилавки среди восхитительных запахов, выбирая салями, сыр, хлеб, лук, помидоры. Фиорелла одобрила ее выбор. Эта девушка знала, как покупать. Она выбирала правильную салями, знала, что положить в соус, как должен выглядеть хороший сыр «Бель Паэзе». Она казалась славной девушкой. Ее муж, вероятно, итальянец. Но Фиорелла никогда ее об этом не спрашивала.

Кассия расплатилась и ушла с полной сумкой продуктов. Она остановилась по соседству купить яиц, а в конце улицы зашла в гастроном и купила три коробки шоколадного печенья, того, которое он больше всего любил. На обратном пути она медленно брела среди сгущавшейся толпы. Ее окутывал аромат свежевыпеченного хлеба и салями, крепкий аромат эспрессо доносился из кафе, а небо начало уже темнеть. Чудесный сентябрь, все еще теплый, но воздух чище, чем обычно, а на небе вспыхивали розовые сполохи, как на одной из ранних акварелей Марка. Голуби ворковали и бродили по улице, велосипеды стояли прислонившись к стенам зданий, то там, то тут дети прыгали через скакалку.

– Что ты принесла?

Марк лежал на полу, покуривая.

– То, что ты заказал. Стейк, омары, икру. Как обычно.

Она послала ему воздушный поцелуй и положила свертки на узкий кухонный стол.

– Да? Ты купила стейк? – Он выглядел более разочарованным, чем обрадованным.

– Нет. Но Фиорелла говорит, что мы едим мало салями. Поэтому я купила целую тонну.

– Отлично. Она, должно быть, славная.

До появления Кассии в его жизни он питался только фасолью и шоколадным печеньем.

– Она славная. Очень славная.

– Ты тоже, ты тоже.

Сумерки сгущались. Она стояла в проеме кухонной двери с особым блеском в глазах и смотрела на Марка, растянувшегося на полу.

– Знаешь, время от времени мне кажется, что я по-настоящему люблю тебя, Маркус.

– Время от времени мне кажется, что я тоже люблю тебя.

Взгляды, которым они обменялись, говорили о многом. Никакого беспокойства, давления, напряжения. Только достоинство, и это их общая заслуга.

– Хочешь пойти погулять, Кассия?

– La passeggiata.

Он тихо рассмеялся над этим словом. Она всегда называла это так.

– Я не слышал этого с тех пор, как ты уехала.

– Для меня это так и есть, здесь. В центре люди ходят. Бегут. Сходят с ума. Здесь они знают, как надо жить. Как в Европе. La passeggiata – это прогулка, на которую итальянцы выходят по вечерам, а по воскресеньям – в полдень, в маленьких старинных городках, где большинство женщин одеты в черное, а мужчины носят шляпы, белые рубашки и мешковатые костюмы без галстуков. Они смотрят по сторонам, приветствуют друзей. Они делают все это правильно, для них это обычная норма поведения. Ритуал, традиция, и мне это очень нравится.

Она выглядела такой удовлетворенной, когда говорила это.

– Так пойдем, сделаем это. – Он медленно поднялся, потянулся и обнял ее за плечи. – Мы можем поесть, когда вернемся.

Кассия знала, что это означает. В одиннадцать, а может в двенадцать часов. Сначала они погуляют, потом встретят друзей и остановятся поболтать с ними на улице. Стемнеет, и они пойдут к кому-нибудь в студию, чтобы Марк мог увидеть, как продвигаются дела с последней работой у его друга, и в конце концов студия заполнится людьми, так что все отправятся в «Партридж» за вином. А потом, неожиданно, все страшно проголодаются, и Кассия будет готовить феттучини на девять человек. И будут свечи, музыка, смех, звон гитары. Кли, Руссо, Кассат и Полок оживут в этой комнате, где их имена будут упоминаться постоянно. Наверное, Париж был таким во времена импрессионистов. Ненавидимые изгои из классического мира, они объединятся и создадут свой мир, чтобы помогать друг другу, вселять надежду и мужество, пока в один прекрасный день кто-то не обнаружит, не сделает их знаменитыми и не предложит им икру вместо шоколадного печенья. На самом деле Кассия не хотела бы, чтобы так произошло. Ради них же Кассия надеялась, что они никогда не откажутся от феттучини и пыльных полов в их студиях и волшебных ночей. Потому что им придется поменять это на смокинги, жалкие улыбки и печальные глаза. Они будут обедать в «21», танцевать в «Эль-Марокко» и скучать на вечеринках в небольших квартирах.