Однажды ты пожалеешь (СИ) - Летова Мария

Могу только смотреть, делая вид, что все контролирую, но это не так.

Когда Дан возникает на пороге, его взгляд мечет молнии. Он бросает на пол рюкзак, который держал в руках. Его молнии летят в меня, и вместо того, чтобы повыше поднять подбородок, я молча сглатываю, не в состоянии произнести колкость или хоть что-нибудь.

Я рада, что он слишком зол, чтобы оценить это. В его глазах, помимо прочего, вспыхивает упрямство.

Он идет ко мне, упирается руками в столешницу, нависает надо мной. И оценивает. Мое молчание, поднятый на него взгляд, мое гребаное молчание, как будто я набрала в рот воды!

Я не знаю, зачем он вернулся. Зачем?!

Дан не тянет, резко говорит:

— Камыш опять звал меня отдохнуть в “Бору”. Отдаст мне ской коттедж на сколько нужно. Поедем? Переночуем, завтра вернемся.

Теперь ко всем моим чокнутым реакциям добавляется сквозняк в животе.

Я смотрю на Осадчего, скомкав в кулаке край своей футболки.

Камыш - это его друг, у него база отдыха на берегу реки. Коттеджи для глэминга. И мы не были там, потому что самозабвенное единение с природой - это не мое! Осадчий хотел, ему было интересно попробовать, а я упиралась, а сейчас…

Мысль о том, чтобы отправиться туда, где до тебя не дотянутся даже сигналы телефонной сети, кажется мне не тошнотворной, а идеальной! Осадчий отказывается от семейного праздника.

От дня рождения своего брата. От обещания, данного матери. От запланированного еще неделю назад дня.

Я думаю не об этом, а о том, какие мощные эти молнии в его глазах.

Они из меня выбивают воздух.

Сегодня мой парень зол по настоящему, а я… мои кости разом размякли!

Я не думаю даже о том, что сейчас утираю нос не только Платону, а всей семье Осадчих…

Я думаю о том, что хочу…

Обведя языком губы, я произношу:

— Да…

Мое “да” дрожащее. Меня, черт возьми, колотит.

Данияр не касается меня.

— Тогда одевайся, — велит он, отстраняясь. — Я пойду, позвоню Камышу.

Я двигаюсь быстро: надеваю то самое платье, которое приготовила для этого дня. Нахожу в шкафу, в ящике, где храню всякие свои вещи, купальник. Он лежит здесь просто на всякий случай. На такой, как сейчас.

Зажав трубку между плечом и ухом, Данияр переворачивает ящик с собственной одеждой. Не церемонясь.

Мы встречаемся глазами.

Осадчий не собирается быть миротворцем, он заведен, каким бывает очень редко. Возможно, я видела его таким всего пару раз в жизни, и не я была тому причиной. Но это не я заставила его вернуться!

Быть послушной я вообще не умею, так что мое молчание, когда садимся в машину, - не означает, что я поджала хвост. Оно – наше с Даном столкновение, оно звенит, приукрашенное звуками радио в колонках.

Мы несемся по еще полупустым улицам, опустив стекла. Вырываемся за город, где Осадчий прибавляет скорости. И где-то в этой скоростной петле я сдаюсь окончательно.

Я позволяю ему делать все, что он захочет. Думать за двоих!

— Воздух классный, — замечает Дан, когда мы въезжаем на базу отдыха.

— Да…

— Здесь есть магазин. Купим продукты.

— Давай…

У меня ни одной мысли, а он знает, чего хочет.

В магазине он закупает все, что нужно для приготовления бургеров. Берет себе пива, будто собирается провести отличный день, выходной. Расслабиться и наслаждаться процессом, задвинув все дела подальше.

Есть одно «но» - планы, которые он задвинул!

Звон от этого решения здесь, в этом коттедже, который я умудряюсь оценить по достоинству. Еще воздух, который к нему прилагается, и собственный пирс у воды.

Несмотря на то, что дома изолированы друг от друга кустами и деревьями, я бы не назвала этот отдых абсолютно приватным, но Осадчему на это плевать.

Первое, что он делает, когда мы оказываемся в доме, - идет к веранде, где снимает с себя всю одежду, а затем голый отправляется купаться.

Я отвожу взгляд от его крепких ягодиц, от узких бедер и украшенной мышцами спины. Тяну за завязки на своем сарафане, распускаю корсет на талии, чтобы раздеться тоже.

Я присоединяюсь, ведь идея Дана соответствует моей любви к тому, чтобы выходить за рамки дозволенного. Моей любви к гребаному эпатажу. И под воду я тоже ухожу с головой, прыгнув с пирса.

Мы касаемся друг друга в воде – это касание первое с тех пор, как я проснулась, и оно становится воронкой, в которую затягивает.

Губы, руки, молнии в глазах Данияра…

Впервые в жизни я не знаю, как хочу себя вести!

В ответ на вторжение горячего языка в мой рот, я обвиваю торс Дана ногами. Я не сопротивляюсь, не царапаюсь, не кусаюсь. Даже ощущая, как он заводится, я веду себя как чертова девственница. Я сдаюсь! Опять и опять. Когда Осадчий тянет меня из воды на берег, когда ведет в дом, когда прижимает своим телом к стене, а потом к дивану.

Я провожу по его спине ладонями, и делаю это медленно, будто изучаю то, что уже давным-давно изучено.

Дан вскидывает голову, нависнув сверху.

Его твердый член прожигает внутреннюю сторону моего бедра.

Наши глаза сталкиваются, и впервые в жизни я свои прячу первая.

И глажу, глажу, глажу. Его спину, плечи. Выгибаюсь, чтобы каменными сосками коснуться его груди.

По телу Данияра проходит дрожь.

— М-м-м… — он стонет, вжав нос в мою щеку.

Меня встряхивает от того, что я доставила ему такое удовольствие. Что внезапно я дала ему то, чего он так хотел. Всегда хотел! Нежность и… себя…

Черт!

Я боюсь смотреть ему в глаза. Я держу свои закрытыми, но ласкаю его тело своим – кожей, прикосновениями, поцелуем, который вымаливаю, обвив его шею и притянув голову.

Его взгляд бешеный, когда я все же смотрю ему в лицо. Это пугает, но я уже не могу остановиться! В открытую прошу еще!

Горячих медленных поцелуев на моей груди, шее. Касаний, которые он раздает тут и там. Сжимая, лаская медленно. С удовольствием, которое выдает тембр его дыхания, его скупые стоны.

Его член пульсирует у меня в ладони. И Дан не спешит войти в меня, словно решил нас обоих с ума свести! И у него получается, ведь меня накрывает оргазм еще до того, как Осадчий врывается в мое тело одним толчком. Я кончаю от прикосновений, от контакта нашей кожи, от запахов, от одного круга его пальцев у меня между ног.

— Твою мать… — стонет Дан.

Он дрожит вместе со мной. Мои стоны слышно на весь дом. Мое горло отпустило, я издаю стоны, которые даже мне кажутся незнакомыми.

И снова боюсь посмотреть Осадчему в глаза, при этом не в состоянии разжать руки, которыми его обнимаю…

Всем привет)

Глава 18

В моей реальности точно произошел какой-то сбой, потому что все в ней стало перевернутым.

Моя мать не пьет уже вторую неделю. Я не знаю, радоваться этому или на это не реагировать, но она оставляет для второго мало шансов.

У ее просветлений всегда есть четкие признаки - она начинает собственноручно драить дом, вести долгие телефонные разговоры со знакомыми, скупать все подряд в интернет-магазинах, вспоминает, где лежит ее коврик для йоги. Но в этот раз все еще масштабнее - я обнаруживаю в холодильнике испеченный ею торт.

Выпечка всегда была ее хобби, по крайней мере у нее той, которую я знала ребенком. Я стала слишком ненормальной в последнии дни, чтобы, увидев это творение, испытать желание расплакаться.

Вот он, ее торт.

Идеальный, прямой, с клубникой на верхушке.

Такое может сделать только тот, кому это дано. Дан талант. Это ее талант, у нее он есть. То, о чем я давным давно позабыла - моя мать какая-никакая личность. Почти стертая, но все же. Это она. Она!

Я смотрю на этот торт, медля с тем, чтобы захлопнуть холодильник и просто пройти мимо, забыв и про этот торт, и про личность своей матери, но я смотрю на него, как идиотка.

— Хочу сделать такой на твой выпускной, — слышу я ее голос. — Только побольше, — сообщает она.

Мой выпускной через два дня, и я почти к нему не готовилась.