Долина кукол - Жаклин Сьюзан

Она пожала плечами:

– Ну так, значит, я тут на тридцать дней застряла. Что ж, хоть попробую извлечь из этого удовольствие. – Потом она вдруг спросила: – Но через тридцать-то дней я могу уехать?

– Посмотрим, – туманно ответил врач.

– Что значит «посмотрим»?

– В конце срока мы оцениваем состояние дел. Если мы решим, что вы можете…

– Мы? Что это еще за «мы»? Здесь нахожусь я, а не «мы», и мне решать, хочу я уехать или нет. Как кто-то может помешать мне?

– Мисс О’Хара, если вы будете настаивать на выписке, тогда как мы решим, что вы к этому не готовы, мы поговорим c теми, кто несет за вас ответственность, – в данном случае c мисс Уэллс. Мы попросим ее продлить ваше пребывание здесь на три месяца – в том случае, если вы сами не подпишете согласие остаться на этот срок.

– Ну а если Энн откажется?

– Тогда у нас есть средства оставить вас принудительно – вынести ваше дело в третейскую инстанцию…

Нили сжалась от страха.

– Да, хороший вы себе рэкет организовали.

– Это не рэкет, мисс О’Хара. Мы хотим излечивать людей. Если мы выпишем кого-нибудь до выздоровления, а через месяц она покончит c собой или причинит вред кому-то другому, – это повредит нашему доброму имени. Если бы у вас была хирургическая операция в обычной больнице и вы пожелали бы выписаться до срастания швов, врач был бы вправе задержать вас. В «Хейвен-Мэнор» мы выписываем человека тогда, когда он готов занять свое место в обществе.

– Да, в доме престарелых.

Он улыбнулся:

– Я думаю, что у вас впереди долгая творческая жизнь. Год или два, проведенные здесь, не пропадут даром.

– Год или два! – Ее затрясло. – Нет! Слушайте, тридцать дней – ладно, если уж я так вляпалась. Но это все!

Он снова улыбнулся:

– Давайте-ка проведем тест Роршаха. Это нам больше скажет.

Нили вцепилась ему в рукав:

– Послушайте, док, ничего я в этих тестах не понимаю… может, эти кляксы покажут, что я совсем ненормальная… но я ведь не такая, как все. Именно поэтому я и звезда. Если быть такой, как все, обыкновенной, моего положения не достичь. Да если вы переловите всех артистов, художников, музыкантов и заставите их пройти ваши тесты – вы же никого из них на волю не выпустите. Вы что, не понимаете, что именно из-за наших причуд мы и есть то, что мы есть?

– Согласен. И все причуды хороши, если они работают на вас. Но они оборачиваются против вас и ведут к гибели, мы обязаны вмешаться и повернуть их вспять.

– Да не хочу я себя губить! Просто все пошло не так. Понимаете, когда вся студия молится на вас много лет, заботится обо всем, прямо по-матерински. Все для вас делают – билеты на самолет достают, речи вам пишут, прессу приручают… даже автомобильные штрафы за вас платят. И постепенно привыкаешь от них зависеть. Начинаешь себя чувствовать так, словно ты без них никуда. А потом, когда тебя выбрасывают, предоставляют самой себе, – это все равно как мать тебя бросила. Это ужасно. Я снова почувствовала себя обыкновенной Нили.

– Что такое «обыкновенная Нили»?

– Этель Агнесса О’Нил, которой нужно за собой прибирать, стирать свое белье и самой устраивать себе жизнь. Для Нили О’Хара все делали другие. Требовалось относиться к ней c уважением. Так и должно быть, если ты настоящий талант, – чтобы можно было целиком сосредоточиться на работе. Поэтому я и голос потеряла – и на работу, и на быт меня просто не хватило.

– Но Этель Агнесса О’Нил когда-то на все это хватало, – сказал он.

– Конечно. В семнадцать лет все можно выдюжить. Терять-то нечего. Начинаешь c нуля, и можно попробовать себя во всем. Сейчас мне тридцать два. За последнее время я не работала, но я что-то вроде живой легенды. Я не могу позволить себе рисковать своей репутацией. Вот поэтому-то я на последней картине в Голливуде просто окаменела. Договор был на одну картину – никакая студия за мной не стояла, не строила мне планов на будущее, не поддерживала. Они меня просто использовали, надеялись быстренько зашибить денег на моем имени. Я изначально знала, что фильм паршивый, и они это тоже знали, но рассчитывали на нем подзаработать. И вот я потеряла голос. Действительно потеряла. Доктор Мэссинджер мне это все разъяснил. Но на студии меня внесли в черный список как ненадежную и не желающую работать – чтобы избавиться от меня, не раскошеливаясь.

– Но мне показалось, вы говорили, студия была для вас как мать.

Она вздохнула:

– Это было давным-давно. Все изменило телевидение. Даже Босс изменился. Теперь он – запуганный старикашка, который обязан за каждый свой шаг отчитываться перед акционерами. Я даже слышала, что его хотят уволить. Все изменилось.

– Значит, и вам тоже надо меняться. Повзрослеть.

– Может быть, – согласилась она. – Но это не значит, что я должна метаться в страхе. Я звезда и должна вести себя как звезда, что бы ни случилось.

Он проводил ее до двери кабинета.

– До завтра!

– А когда я могу повидаться c Энн?

– Через две недели.

Две недели! Нили вернулась в большую гостиную. Она потихоньку кинула шесть сигарет в коробку c писчей бумагой и отдала пачку медсестре. Спичек нет, но что-нибудь она придумает.

Было время отдыха. Девушки писали письма, играли в карты. Потом настало время перекура, и казалось, что все курят безостановочно. Нили написала Энн длинное гневное письмо, в котором поведала обо всем, что c ней произошло, и закончила требованием немедленного освобождения. Она вложила его в конверт и начала заклеивать. Подошла медсестра c бирочкой «Мисс Вестон».

– Не надо заклеивать, – предупредила она. – Просто поставьте в уголке, там, где место для марки, фамилию лечащего врача. Он прочтет письмо и, если одобрит содержание, перешлет его.

У Нили челюсть отвисла.

– Вы хотите сказать, что доктор Сил может читать все, что я напишу?

– Такие здесь правила.

– Но это же нечестно! Есть же у человека право хоть на какую-то частную жизнь.

– Это делается для пользы самих больных, – сказала мисс Вестон.

– Для пользы больных! Хотите сказать, для пользы вашей мошеннической конторы!

– Нет, мисс О’Хара. Очень часто больной находится в депрессии и изливает свою враждебность на тех, кого любит. Допустим, женщину поместил сюда ее собственный муж. Она всегда была верной и преданной женой, но, когда она оказывается здесь, у нее начинаются галлюцинации, и она пишет мужу, что ненавидит его, что была ему неверна – и даже называет