Люсьен Гольдберг - Скандалы

В безнадежном отчаянии она думала, как продлить все это. Как удержать его, сделать так, чтобы он не ушел из ее жизни. Она была слишком влюблена, чтобы хитрить и рассчитывать, как это делали ее подруги. Те искусно завлекали мужчин, применяя разнообразные уловки. Ей, чтобы остаться с ним навсегда, надо было иметь ясную голову и четкое представление, как этого добиться. Но Кик была слишком горда, чтобы пускать в ход те ухищрения, которыми женщины удерживают при себе мужчин. На все это Кик была попросту не способна.

Нежась на перинах, Кик поняла: чтобы сохранить душевный покой, она должна сосредоточиться на главном. Ей следует думать лишь о том, что определит ее жизнь в данную минуту, в следующий час, в конце дня.

То, что наполняло те дни и ночи, которые они проводили вместе, было, как она чувствовала, чем-то значительно большим, чем обычный секс.

Поздними ночами под небом, усеянным звездами, она приникала к сильной широкой груди Лионеля Малтби и занималась любовью с настоящим мужчиной, чувственным, благородным, нежным и страстным. О таких она читала в книгах, но никогда не предполагала, что они существуют на самом деле. Кик сознавала это, сотрясаясь от оргазмов, длившихся так долго, что ей казалось, будто ее телесная оболочка исчезает. Она сознавала это и по утрам, когда, просыпаясь от лучей зимнего солнца, находила у себя на подушке белую розу. Любовь переполняла ее, когда, открыв глаза, она видела его обнаженным у своей постели: в руках у него был поднос с кофе и стаканом апельсинового сока. Это чувство не покидало Кик и в ванной, куда он приносил ее и где они занимались любовью под струями воды.

Она и не подозревала, что бывают такие ласки. Они приводили ее в такое состояние, что она молила Малтби освободить ее. Кик сотрясал оргазм за оргазмом, и она, всхлипывая от счастья, обмякала в руках Малтби и, приникнув к нему, молча взывала к Богу, моля его остановить мгновение.

Время стало ее смертельным врагом. Прежде она почти не замечала его, но теперь ей казалось, будто оно несется вскачь. Оно утекало сквозь пальцы, и она почти физически ощущала это, когда он говорил по телефону или читал газету. Она с тоской смотрела на пляж, нетерпеливо ожидая, когда Малтби вернется со своей утренней пробежки. Она исступленно желала, чтобы он принадлежал только ей. Кик мечтала раствориться в нем, стать с ним единым духом и единой плотью.

Изнемогая от тоски, когда Лионель бывал занят повседневными делами, она непрерывно вспоминала каждое его слово, особенно те, что относились именно к ней. Она искала в его словах подтекст и нюансы. Но лишь раз он сказал то, что показалось ей очень значительным. Однажды утром, когда они держали друг друга в объятиях, он рассказал о том, как строился этот дом. Эта банальная тема была для нее исполнена поэзии. Лениво повернувшись к ней, он вдруг спросил:

– А ты могла бы жить в таком доме?

С трудом овладев собой, она ждала, когда утихнет сердцебиение. У нее перехватило дыхание, но она непринужденно ответила: „Конечно". Кик отчаянно надеялась, что ничем не выдала себя.

Как-то днем, когда Лионель работал за компьютером в своем кабинете, примыкавшем к гостиной, она поймала себя на том, что, сидя в одиночестве, прижимает к щеке его свитер, вдыхает запах его тела. По щекам ее струились слезы.

Когда третий день подошел к концу, гордость напомнила Кик о том, что лучше уехать прежде, чем ее об этом попросят.

Когда она спустилась к Лионелю, он сидел за столом в кухне. Впервые с той минуты, когда она натянула его свитер, готовясь прыгнуть в горячую воду бассейна, она надела свое платье. Кик трепетала от происшедшей с ней метаморфозы: сначала незаметно, потом стремительно она стала превращаться из застенчивой девочки в женщину, твердо знающую, что ей нужно.

Она понимала, что к прежнему возврата нет. Она понимала и то, что должна принять выпавший ей жребий легко и радостно. Ее судьба теперь полностью зависела от Малтби.

Он поднял глаза от книги и улыбнулся.

– Рэнди обещал приехать к шести.

Кик ощутила болезненный укол в сердце. Рэнди! – подумала она, с трудом проглотив комок в горле. Упоминание о Рэнди означало, что ей придется вернуться домой. Имя Рэнди означало, что все кончено. Она и сама собиралась покинуть этот дом, но об этом позаботился Лионель, а не она. Кик взглянула на часы над плитой: без пяти шесть.

Она села на высокий табурет напротив него. Кик не доверяла себе, и ей хотелось, чтобы первым заговорил Лионель.

– Итак, – начал он, и в глазах его засветились насмешливые искорки, – ты полагаешь, у тебя достаточно информации для этого материала?

Кик внимательно рассматривала свои руки.

– Будет довольно трудно удержаться от того, чтобы он не превратился в любовную исповедь. – У нее перехватило дыхание, и она покашляла, чтобы скрыть замешательство.

Поднявшись, он подошел к ней сзади и обнял.

„Прошу тебя, не надо, – подумала она. – Пожалуйста, не подходи так близко ко мне. Не ласкай меня, не то сердце мое разобьется. Умоляю, скажи хоть что-нибудь о будущем. Все что угодно. Только не заставляй меня задавать вопросы. И не стой так близко ко мне".

– Кик?

– Мм, – пробормотала она, не поворачиваясь к нему. Она слышала, как возле дома затормозила машина.

– Ты вернешься?

– Зачем? – вырвалось у нее, но она тут же пожалела, что произнесла это слово. Оно звучало так жалко.

Но, казалось, Лионель понял его так, как она и надеялась.

– Потому что ты нужна мне, – сказал он, зарывшись лицом в ее волосы.

Когда Кик устроилась на заднем сиденье зеленого „мерседеса", все плыло у нее перед глазами. Весь обратный путь она перебирала в памяти все, что произошло за эти дни, с грустью убеждаясь, что нельзя воскресить подробности пережитой радости или боли. Память хранит лишь общие ощущения этих переживаний.

„Ты могла бы жить в таком доме?" Она повторяла этот вопрос, как молитву. Что он имел в виду? Неужели это и вправду его интересовало? А может, он хотел дать ей понять, что будет рад этому?

Вернувшись домой, она проскользнула к себе, не зажигая света. Ей хотелось лишь поскорее очутиться в постели и представить себе, что он рядом с ней.

Опустив сумку на пол в спальне, она вытащила гранки его новой книги. Под ней она увидела тот свитер, который взяла со спинки стула в спальне перед отъездом. Кик затрепетала, вспомнив его руки на своем теле, прикрытом лишь этим свитером. Она вдруг подумала о том, что тихий голосок не произнес ни слова после того, как три дня назад сообщил ей о снегопаде.

На следующее утро она принялась писать. Она печатала с такой скоростью, что компьютер не поспевал за ней, о чем и давал знать сигналами, после которых отключался. Когда она сделала около двадцати страниц, зазвонил телефон.