Белва Плейн - Карусель

Аманда понимала, что он хочет ее успокоить и утешить, и хотела этого мужского утешения, с которым для любящей женщины ничто не сравнится. За последние месяцы она привыкла к присутствию Тодда в своей жизни и знала: он не похож ни на одного из тех мужчин, что были у нее раньше. Он был настоящим, он был мужчиной ее жизни.

Однако случались дни и вечера, как этот, когда он был слишком категоричен, хотя и нежен, слишком уверен в себе, в своей власти над ней, лишая ее независимости.

Сейчас он, тяжело дыша, прижал Аманду к двери, и его мягкие губы настойчиво искали поцелуя.

— Идем, — прошептал он. — Идем, Аманда. Милая…

Но ей не хотелось. Не теперь. Унизительно, когда твой мозг так возбужден, а каждый нерв натянут. Она не машина для наслаждений, не мотор, который достаточно только включить. Аманда стала отталкивать Тодда, отворачиваться.

— Я не могу. Нет, Тодд. Прошу тебя. Не сейчас. Нет!

Он отпустил ее и нахмурился.

— Не сейчас? А когда? На Рождество? Или для тебя это тоже слишком скоро?

— Не глупи, Тодд.

— Это не глупости. В последнее время ты не очень-то проявляла свою любовь.

Ну, разумеется, она ранила его самолюбие. Видит Бог, она не хотела, но у нее просто нет настроения. Неужели он этого не видит? Он считает себя отвергнутым, поэтому она постарается успокоить его, объяснить, в каком состоянии находится.

— Пожалуйста, Тодд. Я думаю только о своем проекте. Ты сам говорил, что мужчина, когда он волнуется, не испытывает страсти. То же самое происходит и с женщинами.

В комнате повисла холодная тишина. Несколько минут оба молчали. Потом Тодд отошел к окну.

«Помоги мне, — подумала она. — Помоги мне, Тодд. Я такая. Со мной такое бывает. Прошу тебя, Тодд, я люблю тебя. Помоги мне».

Он стоял прямо, но во всей его позе чувствовалась печаль. Может, грустью веяло от его неподвижности? Повинуясь порыву, она подошла к нему и, коснувшись его руки, заговорила:

— Тодд, прости меня. Это просто настроение. Ты же понимаешь. В другой раз. Ты знаешь, что я всегда…

Она умолкла, и он обернулся к ней, на лице его отразились тревога и нежность.

— Я знаю, что ты всегда стараешься, но ничего не чувствуешь. Это я тоже знаю.

— Это неправда, неправда!

Он покачал головой:

— У тебя слишком много зла внутри, Аманда. Тебе надо научиться… или нужно, чтобы тебя научили… — Он умолк. — Ты мне очень дорога, вот почему я это тебе говорю.

И снова он читает ей мораль, будучи умудреннее, будучи опытным советчиком… и как бы деликатно он это ни делал, Тодд ее подавлял. Всегда, всегда все вот так идет прахом. Если бы хоть раз он — или кто-то другой — уступил!

— Ты действительно меня любишь?

— Ты знаешь, что да.

— Тогда ты мне поможешь?

— Если смогу.

— Возьми это дело ради меня.

— Какое дело?

— Неизбежное судебное разбирательство.

— Ты же не собираешься подавать в суд на своего брата?

— На фирму. На всех на них, если только не получу удовлетворительного решения, прежде чем собственность пойдет на рынок и окажется в чужих руках.

Его изумление отрезвило ее. Потом он сказал:

— Мне открылись не очень-то привлекательные черты твоего характера. Это тяжело и не достойно тебя.

— Тяжело! Это со мной тяжело? Уж кому-кому, но мне столь странное определение подходит меньше всего.

— Ты поступаешь неправильно, Аманда. И в конце концов уничтожишь себя.

— Нет, если мой юрист окажется способным.

— Я говорю о моральной стороне. Это неправильно с моральной точки зрения, и если ты не видишь этого сейчас, когда-нибудь ты это поймешь. С тобой обращаются справедливо, вынужден тебе это сказать. У тебя нет никаких оснований для иска, никаких!..

— Значит, ты не возьмешься за это дело?

Выражение его лица сделалось теперь суровым, слишком суровым.

— Нет, за это дело я не возьмусь.

— Это то, что ты называешь помощью мне?

— Это действительно помощь, если ты задумаешься.

— А я и думаю. Ты ведь можешь взяться за него и не соглашаясь со мной, не так ли? Адвокаты зарабатывают себе на жизнь именно так. Я уверена, тебе доводилось защищать людей, которые были виновны, и ты это знал. Но я-то ни в чем не виновата.

— Глупый спор. Я просто советую тебе не делать того, о чем ты впоследствии пожалеешь. Ты бываешь очень упрямой, Аманда.

— Я упряма, потому что не хочу следовать твоему совету. Потому что я женщина.

— Когда ты цепляешься за этот свой женский пунктик, это становится просто смешно. Иск, который ты хочешь подать, не имеет никакого отношения к твоему полу.

Лицо Тодда стало чужим. «Я ему не нравлюсь, — вдруг поняла Аманда. — Все испорчено». Признаки этого накапливались целый день. Весь день они приближались к неминуемому краху и не могли остановиться. Или не хотели?

Теперь нужно было быть предельно честными, чтобы разобраться в ситуации.

— Нет, — сказала она, — я думаю, что дело в буквальном смысле имеет отношение к моему полу.

— Ты слишком умна, чтобы в это верить. Все лежит гораздо глубже, и я в растерянности, в страшной растерянности.

Грудь Аманды сдавило такой болью, что она едва дышала.

— Думаю, все это из-за того, что я не захотела сейчас заниматься любовью. Вот почему ты злишься, Тодд.

Он чуть помедлил с ответом, разглядывая Боннара.

— Да, полагаю, можно сказать, что это символично. В последнее время нам было все труднее ладить. Потому что тебе приходится в этом признаваться, да?

До полного краха оставалось всего ничего, но Аманда все равно не могла признать это и с горечью произнесла:

— Полагаю, нам больше не о чем говорить?

— Если ты выпустишь из заточения милую женщину, которая сидит у тебя внутри, будет о чем. Попытайся, Аманда.

Он уже взялся за свой дипломат, который лежал на сундуке у двери. «Да, — подумала она, — он ждет от меня «женского» ответа, мягкого подчинения, просьбы уйти или мольбы остаться». Если бы только она могла обнять его и воскликнуть: «Пожалуйста, не покидай меня, я тебя люблю!» Но тогда она потеряет свою независимость и гордость. Этого и ждут от женщин мужчины…

И кроме того, возможно, он совсем и не хочет остаться. «Бесполезно, — подумала Аманда, — когда все кончено, то кончено. Нет смысла затягивать агонию».

В ответ на ее молчание он произнес:

— Спасибо за ужин.

— Не за что.

Уже у двери он обернулся и очень мягко, то ли осуждая, то ли умоляя, проговорил:

— Береги себя, Аманда, и не растрачивай попусту.

Дверь тихо затворилась.

«Я впервые его о чем-то попросила, — подумала Аманда, — и он ответил отказом». Он хочет контролировать ее. Как только он увидел, что контролировать ее не удастся, он откланялся.