Вера Копейко - Любовь — обманная игра

Ира вспомнила, как родители ее бывшего и очень давнего мужа предлагали ей пойти работать в солидное учреждение секретаршей. По тем временам для девочки без образования это была просто находка.

Но Ира сказала: нет. Причем, настолько решительно, что свекровь изумленно посмотрела на нее, поджала губы и процедила:

— Да кем ты себя воображаешь?

Когда она решила расстаться с мужем, даже бабушка говорила: повремени, посмотри, еще попробуй... Мальчик неплох, семья хорошая, но Ира знала одно: он ей не нужен. Еще она поняла тогда — не хочет она быть ничьей женой. Ей нравилось встречаться с мужчинами, которые не взваливали на нее груз собственных неудач, не требовали утоления тоски. Она хотела от встреч праздника. Будней достанет и собственных.

Может быть, ее детство, прожитое без отца, без мужчины в доме, таким образом отразилось на характере?

Размышляла ли Ира об отце? Да, очень давно, в детстве. Бабушка быстро пресекла ее фантазии на эту тему, сказав ей:

— У тебя был отец, как и у всех детей. Детей без отцов не бывает. Но он уехал из Москвы еще до твоего рождения. Не по своей воле. Может, он и жив. Я все тебе сказала. Больше добавить нечего.

Пытаясь представить себе незнакомого ей отца, Ира воображала его человеком из далекого прошлого, такого далекого, откуда нет возврата. Иначе почему бы ему не приехать в Москву к ним с бабушкой?

Потом, когда она стала взрослой, бабушка рассказала, что Ирина мать очень любила этого человека. А плох он или хорош — это дело матери.

Но, поскольку Ира не знала и матери, она решила оставить все попытки выстроить прошлое. Лишь одно она усвоила: мать, похоже, все в своей жизни решала сама.

Ей нравилось, как она складывает свою жизнь. Она никогда не предъявляла ни к кому никаких претензий, не воздевала руки к небу, обвиняя судьбу в том, что ей чего-то недодали. Она смотрела на свое появление в этом мире очень просто: двое — мужчина и женщина — решили выпустить ее в эту жизнь. Можно ли требовать что-то еще? Да и от кого, кроме как от себя? Как распорядишься своей жизнью, так и проживешь.

19

— Иннокентий Петрович, а вообще-то, почему я должна вам поверить, что вы мой отец? Понимаете, отчество у меня Борисовна, а внешнее сходство — мало ли на земле похожих людей? — Она с интересом посмотрела на Иннокентия Петровича. Он сидел напротив и жевал кусок мяса. В столовой Мехового Дома готовили прекрасно, сотрудники ничего не платили за обеды и пятичасовой чай. Такую систему Замиралов ввел для своих людей. Интересно, сколько он вычитает из их зарплаты. Он словно угадал ее мысли и сказал:

— Из зарплаты я вычитаю только двадцать процентов стоимости еды, а восемьдесят доплачиваю сам. Чтобы человек хорошо работал, он должен хорошо питаться. Закон природы. Согласна?

— Да, конечно, но мы немного отклонились от темы. Ну допустим, вы мой отец. У вас ко мне замечательное предложение. Но я хочу знать о вас больше. Бабушка кое-что мне говорила, но очень, очень мало. — Замиралов вскинул брови. — Нет, нет, ничего плохого. Просто, что моя мать сильно любила одного человека.

— Понимаешь, Ира, иногда жизнь распоряжается человеком так, что он вынужден уехать и не возвращаться.

Ира молчала, она понимала, о чем он. Даже из опыта своей жизни она знала, что проходит время и вместе с ним уходит и человек, встретившийся тебе в том конкретном времени.

Замиралов посмотрел на нее, пытаясь догадаться, о чем она думает, и сказал:

— У меня есть доказательства. Ты их получишь. Ты достаточно взрослая для этого. Вернемся в мой кабинет, и я тебе кое-что дам.

Дальше они говорили о работе, а когда девушка-официантка принесла кофе, крепкий, с густыми пышными сливками, обсудили предстоящую поездку Иры в Орландо.

— Я знаю, — сказал он, — ты не была за границей с таким ответственным поручением, как мое, но ты справишься. Тони Атвуд тебе поможет. Он мой партнер, ему выгодно, чтобы все прошло на высшем уровне.

Она кивнула.

Они вернулись в кабинет. Замиралов подошел к большому сейфу у дальней стены. На сейф сквозь серо-зеленые жалюзи падали солнечные лучи. Погромыхав ключами, а потом металлическим запором, открыл дверцу. Порылся внутри и открыл еще один металлический ящичек, потом еще. Она усмехнулась. Спрятано как яйцо Кащея Бессмертного. Замиралов и сам походил на Кащея, наверное, стал таким после больницы. А может, он из тех, кто никогда не мог «нагулять» вес. Интересно, каким он был, когда его любила мать?

Иннокентий Петрович повернулся к Ире.

— Вот. — Он протянул ей пакет, перевязанный бельевой резинкой.

Она удивилась. Здесь все так церемонно, современно, и вдруг старинная бельевая резинка поверх толстого бумажного пакета.

— Здесь ответ на все твои вопросы. Только не открывай сейчас. Дома, — приказал Замиралов.

Ира кивнула и положила пакет в сумку, догадываясь, что в нем.

До конца дня она не велела себе вспоминать о пакете, делала то, что должна была, — слушала, думала, соображала.

А вернувшись домой, положила пакет на видное место и почувствовала, как тревожно забилось сердце. Что же такое отец хочет ей предъявить? фотографии? Снимки тех лет Ира видела у бабушки, но среди них не было отцовских.

Ира взглянула на пакет, вздохнула. Ну зачем еще оттягивать время? Надо взять и просто снять старомодную резинку.

Она села на диван и дернула резинку, та легко поддалась. Развернула пожелтевшую бумагу, на колени посыпались письма в старых конвертах. Она помнила такие, с картинками, из детства. Виды Москвы, цветочки, кораблики. Марки она тоже хорошо помнила — кто в детстве не собирал марок? Только уж совсем ленивые. Как много их наклеено на каждом конверте. Потому что посланы далеко... Почерк матери она узнала сразу: видела в бабушкиной коробке ее письма, записки.

Итак. С какого начать? По штемпелю или по порядку? Ира решила открыть наобум, не сверяясь с датой. Руки дрожали. Тонкие пальцы никак не могли справиться с конвертом, уже обветшалым, она опасалась его порвать.

Листок, исписанный плотно и торопливо. Ира так и думала, что мать не писала длинных писем.

«Дорогой Кеша!»

Хм, Кеша. Ну да, Иннокентий — это и есть Кеша.

«Дорогой Кеша», — прочитала Ира снова и ей показалось, она слышит голос матери, которого на самом деле никогда не слышала. Впрочем, почему не слышала? Когда была в материнской утробе, мать говорила с ней. Да, конечно, слышала. Низкий, хрипловатый, мать курила. Родной и знакомый. «Сегодня я придумала новый вариант сахарницы». Вот тебе и на. Хорошенькое любовное письмо, ахнула Ира. «Понимаешь, именно так, как ты мне когда-то говорил. Она должна быть в форме кедровой шишки. И если сделать такой сервиз, он будет необыкновенно хорош».