Татьяна Тронина - Роман с куклой

Ознакомительный фрагмент

– Вот эта кривая сосна… – запыхавшись, произнес Эрден. – Мы мимо нее уже проходили!

– И правда! – расстроился Митя. – Нет, это просто наваждение какое-то… Нас словно леший за нос водит!

Вечер, поздний вечер начала лета постепенно спускался на лес, делая его мрачным и неприветливым. Юнкера, хоть и были тренированными, здоровыми молодыми людьми, уже изрядно устали. И, главное, вдруг иссякли все темы для разговоров. «Тоже называется, пригласил друга в гости… – с досадой на самого себя думал Митя. – Вот конфуз! Надо же было заплутать…»

Из-за облаков выплыла круглая мутная луна, серебристые тени легли на темную листву.

– Гляди-ка, огонек! – вдруг заорал Митя, увидев впереди некое мерцание.

– Где? А, в самом деле! – обрадовался и Макс. – Избушка лесника, что ли?..

На поляне стояло что-то вроде ветхого сарайчика с крошечными, напоминающими бойницы окнами, в которых горел тусклый оранжевый свет. Здесь явно кто-то жил.

Они с грохотом постучали в дверь.

– Хто там? – отозвался скрипучий испуганный голос. – А я вот сейчас вас ухватом…

Угроза нисколько не испугала товарищей, они вошли в избу, благо дверь оказалась не заперта.

У печки суетливо возилась старуха в рваном салопе.

– Бабушка, не пугайтесь, мы не злодеи, мы просто с пути сбились! – ласково воскликнул Эрден.

– Вы бы нам дорогу показали! – громко сказал Митя, копаясь в кармане охотничьей куртки. Под пальцами звякнуло – копеек двадцать, должно быть… Старухе вполне хватит.

Та поморгала крошечными темными глазками, которые вдруг стали совершенно осмысленными при звоне монет, и скрипуче отозвалась:

– Отчего не показать? Что ж я, нехристь какая… Чичас покажу! А вы, ребятки, с охоты? Много ль настреляли?..

– Ни с чем возвращаемся. – Эрден похлопал по пустому ягдташу. – Не наш день оказался.

– Быват… – хихикнула та, вытащила из печки закоптелый медный чайник, исходящий паром. – А вы, ребятки, не торопитесь, обратно путь неблизкий… Садитесь за стол, я вас чайком угощу.

Митя с Эрденом переглянулись и, поняв друг друга без слов, рухнули на лавку возле деревянного почерневшего от времени стола.

Старуха поставила перед ними железные кружки.

– Бабушка, а вы кто? – любезно поинтересовался Эрден.

– Я-то? Я тута, почитай, последни двадцать лет живу. – Она села напротив, подперла сухими, узловатыми (словно древесные ветви) руками голову, снова часто заморгала. – Сама себе хозяйка.

– И не страшно одной-то жить? – спросил Митя, серьезно глядя на нее.

– А чо… – засмеялась та, показав один-единственный зуб. – С людями страшнее. Люди – они пострашней того зверя будут! Хотите, погадаю вам, ребятки?

Эрден отказался, витиевато сославшись на то, что не хочет знать своего будущего, поскольку «многие знания – многие печали», а Митя кивнул. Он согласился из вежливости, будучи человеком несуеверным.

– Ладошку вашу, пожалте…

Митя протянул ей руку.

Старуха моргала своими крошечными глазками, склонившись над Митиной ладонью, бормотала себе что-то под нос, потом страдальчески ахнула.

– Что там? – лениво спросил Митя.

– Ах, болезный ты мой… – заскрипела та. – Вижу, ждут тебя нелегкие испытания!

Она принялась рассказывать, используя обычные выражения гадалок, которые мало что проясняли. Митя слушал ее больше из вежливости, а Эрден тихонько посмеивался в сторону, отпивая из кружки горячий чай.

– …будут тебе муки мученически, но силен твой андел-хранитель, удержит тебя от самого страшенного, пройдешь ты огонь-воду и медны трубы… – и т. д. и т. п.

– Ладно, бабка, спасибо тебе. Ты лучше дорогу нам покажи, – уже начал скучать Митя.

– Нет, ты погоди! – с азартом проскрипела та. – Сейчас я тебе всю правду доскажу – таку, каку ты ни от кого боле не услышишь… Пуще всего бойся полной луны и ни в коем рази не гляди на нее через лево плечо. Да еще бойся цветка фиялки. А како узришь луну да цветок етот, то знай – будет у тебя в жисти лишь один день шшасливый, да и токо… Один день!

Митя с трудом дослушал ее до конца.

– А тебе, милок, я вот что скажу, – вцепилась она уже в Эрдена. – Прямо в глазоньки твои ясны глядючи… Дорожка, по которой идешь ты, голубчик, на две стороны разбегаица. По воде пойдешь – спасесси, а нет – дак сложишь голову…

– Отстань, бабка! – рассердился Эрден.

Лишь тогда старуха вывела их на поляну, указала нужное направление.

– Зря ты слушал ее, – сказал Эрден. – Дикость… И денег еще дал!

– Да не такие уж деньги, чтобы о них убиваться, – отмахнулся Митя. – Я о другом хочу сказать – как, в сущности, мало отличаются друг от друга женщины! Будь хоть они из высшего общества, хоть из низов, но неистребима в них тяга к суевериям. То столоверчением занимаются, то хиромантией…

Эрден засмеялся.

– А бабка-то… Я больше чем уверен, что ни одной линии на твоей чумазой ладони разглядеть не смогла. Во-первых, она старуха и наверняка слаба глазами, а во-вторых, света в этой избе почти не было…

– И потом, понятие счастья весьма растяжимо. Для одних счастье – кусок хлеба получить на завтрак, другим целого мира мало, – задумчиво произнес Митя, поправляя ружье на плече. – Я несчастным себя ни в коей мере не чувствую. И были в моей жизни счастливые дни – много, много…

– По воде пойдешь – спасешься… – иронично повторил бабкины слова Макс. – Я, например, знаю только одного человека, который мог по воде ходить!

Они вышли из леса – дальше дорога была уже знакома Мите.

Вдали, у реки, раздавались веселые голоса.

Он прислушался.

– Кажется, это наши соседи, Бобровы… Пойдем, поздороваемся? – толкнул он локтем Эрдена. – Не пожалеешь!

– Ты уверен? Мы в таком виде…

– Да ну, брось!

Бобровы были из старинного московского рода, известного своим хлебосольством и простотой. У них в доме вечно толпилась молодежь – студенты, гимназисты, ученики консерватории и художественных училищ, будущие адвокаты и начинающие политические гении… Все они, словно мухи на мед, слетались сюда из-за сестер Бобровых.

Олимпиада, Липочка – была старшей. Высокая, стройная, с идеально правильными чертами лица, несколько холодноватая – но именно эта сдержанная недоступность и сводила юношей с ума. Она читала Маркса и Прудона и тем страшно пугала свою мать, Анну Леонидовну – полную, добродушную московскую барыню, о лени и веселости которой ходили анекдоты (отца семейства почти никто никогда не видел, тот был слишком занят в Думе).

– Липочка, ну зачем это тебе? – умоляюще складывала ручки на груди Анна Леонидовна, заметив у дочери очередную крамольную книжку.