Жестокии развод - Ария Тес

закончилось и изменилось навсегда. Может быть, даже умерло? Вместе с мамой…

Попрощаться с ней пришло очень много людей. Мама была заметной фигурой в мире искусства, но это было не все, что она делала. Мама считала, что ей повезло в жизни гораздо больше остальных, поэтому она много занималась благотворительностью. Теперь ее пятикомнатная квартира ломится от наплыва всех тех, кто хотел в последний раз отдать ей знак уважения, любви или поблагодарить за помощь…В просторной гостиной рядом со столом, на котором стоит ее красивая фотография – гора красных роз; тихий шепот и всхлипы разлетаются эхом. Я сижу в дальнем углу и смотрю на свои руки, а рядом тетя Лена. Она покручивает в руках бокал с красным вином и слегка улыбается, когда говорит.

– Она была бы довольна.

Слегка вздрагиваю, возвращаясь в реальность из плотного кома своих мыслей. Они сейчас с ней, но перепрыгивают на мою семью. На лица детей, мужа. Я снова и снова задаюсь вопросом: где я так облажалась? Где свернула не туда? И может быть, кому-то просто не дано быть матерью? Это ведь действительно так, раз все мои дети оказались…такими монстрами? И дело тут даже не в небрежных формулировках, а в том, что они действительно не понимают, что натворили.

Так просто договориться с совестью…почему им так просто? Мне нет. Втайне ото всех, после каждого разговора с мамой, у меня на сердце был такой тяжелый груз…Она здесь одна; я там. Мы так далеко, видимся так редко…может быть, стоит переехать обратно в Петербург? Я пару раз даже поднимала этот вопрос, но Толя, естественно, был против. Он предлагал нехотя (как я сейчас думаю и не боюсь это произнести) перевести маму к нам. Бред. Мы оба знали, что это не вариант. Она не согласится. Предложение ради галочки, чтобы сказать – вот так.

Но это сейчас неважно; слепота – приятное развлечение, пока не пришел счет, за который ты будешь сама платить. Я плачу за добровольную слепоту, но все равно многого понять не могу. Не получается, хоть убей…

Бросаю взгляд на ту самую мамину подругу. Валентина пришла в длинном платье, на плечах ее та самая норковая накидка, а в ушах бриллиантовые серьги. Она плачет. Искренне, и мне тепло, но вместе с тем так странно. Я вылавливаю каждую деталь, которая соединяет меня с мамой. А они? Мои дети? Думаю, что они были даже рады не присутствовать здесь сегодня.

Почему так?…

– Я не объяснила тебе ничего, – говорю тихо и снова опускаю глаза на свои руки.

Тетя Лена делает небольшой глоток вина и жмет плечами.

– Не нужно сейчас. Скажешь, когда будешь готова.

Пару раз киваю в ответ.

Хм…когда я буду готова…интересная формулировка. К такому можно подготовиться?

– Когда ты сообщила о том, что случилось с мамой… – начинаю хрипло, – Я уже с чемоданом в зубах была. Собиралась приехать к ней. К нам в дом пришла…женщина.

Чувствую взгляд тети, но если рассказать я могу и хочу, то посмотреть на нее в ответ – точно нет.

Господи, как же стыдно…

Я рассказываю все, что произошло не глядя. Продолжая хмуриться, вываливаю свою боль и свою…некую неполноценность? Как мать и женщина я провалилась, и в таком сложно признаваться, но тете можно. Одновременно с тем, я как будто рассказываю все своей мамочке, на улыбку которой то и дело бросаю взгляд. Она смотрит на меня с фотографии и будто бы поддерживает. Будто бы говорит: все будет хорошо, я рядом с тобой.

Солнечные блики играют на полу в прятки.

Я продолжаю вываливать им обеим все, что произошло, а сама сгораю от еще одного вопроса, который тоже волнует меня. И сильно. Что теперь мне делать? Я осталась одна. Запал потух в морозном, сухом ветре, и остался лежать в блестящем на солнце снегу кладбища. Что мне делать дальше? Как бы это ни звучало, но уход мамы отвлек меня от правды, в каком-то смысле воскресил во мне ее черты характера, а теперь вдруг ничего не осталось. Время будет идти дальше. Дел станет еще меньше. У меня теперь нет ничего: работы, семьи, детей. Вдруг я ошиблась? Не надо было прогонять их, ведь теперь я их сама от себя оттолкнула и добавила плюсиков к карме своего благоверного. Он ловко воспользуется этим, его сука тоже. Они станут семьей, а я? Я стану легендой, о которой не принято говорить за столом. Туманная тетка, эфемерный призрак. Мать и не мать. Так, мимо проходящая баба…

– Вот… – заканчиваю свою историю, уронив голову на раскрытые ладони, – Я ошиблась, да?

– В чем это?

Холодный голос тети Лены заставляет немного взбодриться. Я смотрю на нее, а она отвечает мягко. Слегка улыбается…

– Надя всегда знала, что этот козел выкинет какой-нибудь финт. Надеюсь, она все с неба видит. Отомстит за тебя.

– Теть…

– Отомстит, дорогая, – тетя бережно сжимает мою руку и кивает для правдоподобности, – Вот увидишь. Карма – это нихрена не шуточки тебе, и все всегда возвращается. А материнская любовь? Она способна создать такую волну, от которой и ссаными тряпками не отмахаешься. Толя твой получит по заслугам. Еще не вечер. Зная Надю? Она так просто это не оставит.

Я издаю тихий смешок, но в груди становится теплее. Мне нравится эфемерная мысль, что моя мамочка где-то до сих пор существует, а теперь вечно будет стоять за спиной и охранять. Может быть, это очередная добровольная слепота? Вера в сказки? Плевать, как это прозвучит. Так просто легче. Думать, что твой близкий человек не ушел, а ты с ним обязательно еще увидишься…

– Не знаю, что мне делать, теть…

Тетя Лена убирает руку, расправляет плечи и кивает.

– Ну, для начала не винить себя в том, что у тебя такие дети. Ты здесь ни при чем.

– Уверена?

– Да, Галчонок. Уверена. У них есть мозг, чтобы понимать, где хорошо, а где плохо.

– Что, если я не привила им эти ориентиры?

– Очнись, дорогая. Твоим злобным монстрам не по тринадцать лет. Они – взрослые уже. Ника вообще! Вон, кобыла, вымахала! Двадцать три! Что ты ей собираешься прививать?

– Разве человек – это не система ценностей, которые дают им родители?

– Вот именно, Галя. Ро-ди-те-ли. Во множественном числе. Ты свои дала, и твой козел старый тоже вложился. А там уже не тебе решать, к каким принципам тянуться. Им. Они решили, что у них в приоритете. И знаешь, что я сейчас скажу?