Даниэла Стил - Обещание страсти

Ознакомительный фрагмент

— И твой раб.

Она засмеялась, ибо Марк не был ничьим рабом, и оба прекрасно это знали. Потом она вырвалась и, босая, забежала за мольберт, схватив по дороге коробку с шоколадным печеньем.

— Эй!

— Вот сейчас все и выяснится! Что ты любишь больше? Меня или шоколадное печенье?

— Да ты в своем уме? — Он бросился вслед за ней. — Я обожаю шоколадное печенье! Как можно сравнивать!

— Ха-ха! Ну так ты его не получишь! — Она убежала в спальню и вскочила на постель, прыгая с ноги на ногу, смеясь, со сверкающими глазами и развевающимися волосами.

— Отдай мне печенье, дочь Евы! Я без него жить не могу!

— Наркоман!

— Да! — С загоревшимися глазами он тоже вскочил на постель, отобрал печенье и зашвырнул его на обтянутый пергаментом стул, а потом крепко прижал к себе Кизию.

— Ты не только безнадежный шоколадоголик, Марк Були, ты еще и эротоман. — Засмеявшись счастливым детским смехом, она поудобнее устроилась в его объятиях.

— А может, без тебя я тоже жить не могу…

— Сомневаюсь. — Он притянул ее к себе, и, смеясь, они занялись любовью.

— Что ты хочешь на ужин? — Она зевнула и свернувшись калачиком, подвинулась поближе к нему на большой, удобной кровати.

— Тебя.

— Это было на обед.

— Ну и что? Разве есть закон, запрещающий одно и то же блюдо на обед и ужин? — Он взъерошил ей волосы, и губы его потянулись к ее губам.

— Марк, я серьезно. Что будешь есть, кроме шоколадного печенья?

— Не знаю… Ну, как обычно… бифштекс… омар… икра. — Он и представления не имел, насколько это для нее обычно. — Правда, не знаю. Наверное, пиццу. Какую-нибудь колбасу. Лазанию. Можно сейчас купить свежий базилик?

— Ты опоздал на четыре месяца. Сейчас не сезон для базилика. А как насчет соуса из моллюсков?

— Договорились.

— Я сейчас вернусь. — Она провела языком по его пояснице, еще раз потянулась и выскочила из постели так, что он не успел дотронуться до нее. — Хватит, Маркус. Потом. Иначе мы останемся без ужина.

Перевернувшись на спину, он стал наблюдать, как она одевается.

— Зануда ты, Кизия, но смотреть на тебя приятно.

— Возвращаю оба комплимента.

Он лениво растянулся на простынях, и ей пришло в голову, что трудно представить себе нечто более прекрасное, чем дерзкая нагота очень молодого и очень красивого мужчины.

Кизия вышла из спальни и вернулась с сеткой в руке, одна из его рубашек была завязана узлом под грудью, джинсы плотно облегали бедра, волосы перехвачены красной лентой.

— Я должен тебя вот так нарисовать.

— Ты должен перестать быть таким дурнем. Я могу от тебя заразиться. Есть какие-нибудь особые пожелания? — Он улыбнулся, отрицательно покачал головой, и она ушла на рынок.

По соседству было несколько итальянских рынков, где она любила покупать для него еду. Это была настоящая пища: домашняя пицца, свежие овощи, огромные фрукты, налитые соком помидоры, великое множество колбас и сыров, к которым так и хотелось прикоснуться и вдохнуть их аромат. Все это казалось таким соблазнительным и сулило королевскую трапезу. Длинные батоны итальянского хлеба, которые удобно нести под мышкой, как она обычно делала в Европе. Бутылки вина, подвешенные на крюках к потолку.

Идти было недалеко, и наступило как раз то время дня, когда молодые художники начинали выползать из своих убежищ. Конец дня, когда те, кто работает по ночам, начинают оживать, а те, кто работает днем, испытывают желание потянуться и пройтись. Чуть позже на улицах станет полно народа: гуляют, болтают, курят травку, собираются группами, забредают в кафе по пути к друзьям или на выставку чьих-нибудь скульптур. Все в Сохо были друзьями, и все много работали. Попутчики в странствиях души. Первооткрыватели в искусстве. Танцоры, писатели, поэты, художники, собранные в южной оконечности Нью-Йорка между умирающим, полным грязи и непристойностей Гринвич-Виллиджем и стеклом и бетоном Уолл-стрита. Насколько же приятнее здесь, в Сохо, в мире друзей.

Девушка в зеленной лавке хорошо ее знала.

— А, синьорина, как поживаете?

— Прекрасно, а вы?

— Так себе. Что вам угодно?

Побродив среди великолепных запахов, Кизия выбрала салями, сыр, хлеб, лук и помидоры. Фьорелла одобрила ее покупки. Сразу видно, продавщица понимает, что к чему. Она нашла прекрасное салями, все ингредиенты для соуса — это будет настоящий паэзский соус! Симпатичная девушка. Наверное, замужем за итальянцем. Впрочем, Кизия никогда об этом не спрашивала.

Заплатив, она вышла с полной сеткой. Зашла в соседнюю лавочку купить яиц, а потом пошла вниз по улице в сторону кондитерской — там продавалось столь любимое им шоколадное печенье. Над головой простиралось играющее всеми цветами вечернее небо, вокруг витали ароматы свежего хлеба, колбас, кофе «Эспрессо» — это из соседних кафе. Иногда к ним примешивался запах марихуаны. Стоял чудный сентябрь: было все еще тепло, но вечерняя прохлада уже начинала насыщать воздух свежестью, и розовые тона неба казались от нее еще нежнее — это напоминало ранние акварели Марка. Воркуя, голуби вперевалку разгуливали по улицам. У стен застыли велосипеды. То здесь, то там девочки прыгали через скакалку.

— Что ты принесла? — Марк лежал на полу и курил.

— То, что ты заказывал. Наше обычное меню: омар, икра, бифштекс. — Послав ему воздушный поцелуй, она поставила пакеты на узкий кухонный стол.

— Серьезно? Ты купила бифштекс? — В его голосе звучало скорее разочарование, чем предвкушение.

— Нет. Фьорелла сказала, что мы мало едим салями, ну я и купила целую тонну.

— Хорошо. Надо полагать, она разбирается.

До появления Кизии он жил на консервированных бобах и шоколадном печенье. Фьорелла была одним из многочисленных подарков Кизии, частью ее тайны.

— Конечно, разбирается. Еще как разбирается.

— И ты тоже отлично разбираешься.

Она стояла в дверях, глаза ее блестели в наполняющих комнату сумерках. Глядя на распростертого на полу Марка, она сказала:

— Знаешь, иногда мне кажется, что я и в самом деле люблю тебя, Марк.

— Мне тоже иногда кажется, что я люблю тебя.

Во взглядах, которыми они обменялись, звучало многое. В них не было места раздражению, напряженности, нервозности. Не было глубины чувства, но не было и кокетства. Одно лишь признание: я очень ценю, что я с тобой.

— Хочешь, пойдем погуляем, Кизия?

— Погуляем, — повторила она по-итальянски, и он ласково рассмеялся. Она всегда называла прогулку по-итальянски и объясняла это так: — Там, в Нью-Йорке, люди ходят. Бегают. Они ненормальные. Здесь, в Сохо, пока еще понимают, что значит жить! В Европе тоже понимают это. Итальянцы каждый вечер выходят в сумерках на прогулку, а еще в полдень по воскресеньям — в этих забавных маленьких городках, где большинство женщин носят черное, а мужчины — шляпы, белые рубашки, мешковатые костюмы и не надевают галстуков. Гордые земледельцы, добродетельные люди. Они глазеют по сторонам, приветствуют знакомых. И делают это так, словно выполняют важный обряд. Это ритуал, многовековая традиция, и мне это очень нравится.