Неистовые. Из огня да в полымя - Алиса Перова

— Сонечка… Со-онечка.

Я взглянула в зеркало и победно улыбнулась своему отражению. Однако улыбка вышла жалкой и неуверенной. Именно так я себя и чувствую. До паники боюсь, что Артём снова развернётся и уедет, но не готова к нему выйти. Если что-то пойдёт не так, точно сорвусь, и, боюсь, тогда уже возврата не будет. А что может пойти так, если я вся на взводе, потому что не могу простить его долгого отсутствия?!

Всё это время Артём продолжал жить в своём привычном ритме — работал, веселился, трахал девчонок. Как я могу мириться с этим?

«Нам ведь хорошо с тобой вдвоём, правда? — я глажу себя по животу. — Тебе нужен папа, малыш? Мне вот мой папа до сих пор очень нужен. И как нам быть?»

Я тихонечко прохожу в гостиную, и теперь насмешливый голос за окном звучит совсем близко:

— Софи-ия-а! Если ты решила притвориться, что тебя нет дома, то у тебя не получилось. У твоей машины капот ещё горячий.

Вот же мужики! Разве мне пришло бы в голову ощупывать чужой капот?

— И ключи ты оставила в зажигании! — веселится Артём.

«Ох, я идиотка! — бью себя ладонью в лоб. — Ключи же!»

А ведь этот Котов самый борзый из своей семейки, с него станется и ключи мои подкрямзать. И стоило мне об этом подумать…

— Тачка у тебя, конечно, не самая топовая, но такая соблазнительная замануха и праведника способна искусить. Думаю, со мной твои ключики целее будут, а то ж у тебя здесь проходной двор — заходи, бери, что хочешь. А машинку я закрою… ты же не против?

Козёл!

— Слушай, Сонь, а я тебе тут подарки привёз. Пытаюсь произвести на тебя впечатление. Как думаешь, произведу?

Ага, уже пытался. Но так увлёкся, что произвёл потомство.

— Если что, я никуда не тороплюсь, могу и до завтра подождать. Правда, некоторые подарочки могут не дожить.

Прям дежавю.

А ключи выручать всё же придётся. Где-то в глубине души я даже рада, что Артём не оставляет мне выбора. Но что-то мешает сделать этот шаг. Я подхожу к большому зеркалу и внимательно себя разглядываю. Мои волосы почти полностью вернули натуральный пшеничный цвет, и светло-карие глаза выглядят очень выразительно. Я не знаю ни одной женщины, которую беременность украшала бы так, как меня.

Быстро избавившись от одежды, я остаюсь в нижнем белье и пытаюсь оценить своё изменившееся тело глазами Артёма. Но его глаза на улице, а мои уже привыкли, и им всё нравится. Хотя, наверное, стоит избавиться от пирсинга, а то я с этим кольцом в пупке на гранату похожа.

Я надеваю лёгкий домашний сарафан, расчёсываю волосы, и в этот момент в мобильнике звякает сообщение. Это моя наседка Манечка беспокоится: «Сонь, ну что — Тёмка там?»

«Да. Всё в порядке», — я отправляю ответ, а иначе моя подруга вся изведётся.

Блокирую экран, но он снова оживает с очередной трелью, а сердце болезненно щемит. Прилетела напоминалка — через семь дней Генкин день рождения. Двадцать пять лет!

Это напоминание я поставила ещё полгода назад, и специально настроила уведомление за неделю, чтобы успеть подготовиться к такой серьёзной дате. Надеюсь, у Генки всё хорошо, и кто-то другой… другая сможет его порадовать. Я всё ещё чувствую ревность, но желание знать, что он счастлив, куда сильнее. И что простил меня.

Вот оно — то, что не даёт мне покоя.

Не позволяя себе передумать, я сбегаю в спальню, открываю контакты и вызываю Генку. Жду очень долго и уже начинаю нервничать — наверняка не вовремя звоню или он больше не хочет меня слышать? И когда я понимаю, что зря ему набрала, Генка всё же ответил:

— Да.

Не знаю, что я ожидала услышать, но этот короткий рык заставил меня поёжиться. Ох, и дура я!

— Гена… привет. Извини, что звоню тебе… я тебя не отвлекаю?

— Привет. У тебя что-то случилось?

Да — ты не называешь меня по имени.

— Нет, Ген, то есть… Нет, ничего не случилось, но… просто ты говорил, что я могу позвонить, если мне что-нибудь понадобится.

— Точно — было такое, — теперь его голос звучит веселее. — И чем же я… Эй, надеюсь, ты там преждевременно не стала мамой? Хотя Макс сто пудов сообщил бы такую новость.

— Нет, рано ещё. А ты узнавал обо мне? — прикусить бы себе язык, но уже поздно.

— А как же!

— Потому что ты за всех в ответе?

— Ну прям уж за всех. Только вот за таких дурёх и потеряшек, как ты. Так как, расскажешь, что случилось?

— Ничего не случилось, я просто хотела… — делаю глубокий вдох, — отпусти меня, Гена.

— Эм-м… не понял.

Зато я прекрасно представляю, насколько мелодраматично это звучит, а вернее, по-идиотски. Это очень трудно, нервно и, наверное, смешно… а ещё так непривычно. И всё же я рискую до конца озвучить свою навязчивую мысль:

— Я хочу сказать… прости меня, Ген. За всё прости! Мне это очень нужно, чтобы я сама себя простила.

— Да ты что, Сонь! — Генка аж испугался. — Ты как себя чувствуешь?

Как дура.

— Я стану хорошо себя чувствовать, когда буду знать, что тебе уже совсем не больно. Подожди, не перебивай меня, я очень волнуюсь, и пусть это уже давно неактуально, но мне надо это сказать. Я хочу, чтобы ты понял меня правильно… я болела Артёмом… а ты смог его вытеснить, и я думала, что насовсем, а оказалось… Ты понимаешь, о чём я? Я никогда бы не предала тебя, потому что таких, как ты, не бывает больше. Мне просто не повезло встретить его раньше, чем тебя. А тебе не повезло со мной. И теперь мне очень сложно начать новое, не отпустив ту ситуацию. Ну вот… получается, я к тебе за отпущением грехов.

Я усмехаюсь, всхлипываю и наверняка кажусь ему чокнутой, но, может, это и к лучшему? — на дураков ведь грех обижаться.

Генка молчит очень долго — наверное, удивляется, как мог связаться с такой тупой и замороченной курицей. И всё же находит слова:

— Я-а, конечно, не священник, но и ты, Сонечка, не такая уж отъявленная грешница, какой себя возомнила. Но я тебя понял. И спасибо, что рассказала, теперь моя самооценка