Эффект Грэхема - Эль Кеннеди

ты позволишь. — В его собственных глазах стальной взгляд. — Этим придуркам завтра крышка. Не волнуйся, мы заставим их пожалеть об этом трюке.

На следующее утро я просыпаюсь и вижу пропущенный звонок от Хулио Веги. У меня мгновенно скручивает живот, потому что я сильно сомневаюсь, что главный менеджер Далласа звонит, чтобы пожелать мне удачи в сегодняшнем финале. Просто так совпало с тем фактом, что моя грязная семейная история внезапно стала горячей новостью.

Моя рука дрожит, когда я выхожу на балкон с телефоном в руках. Шейн все еще спит. Я проснулся раньше будильника, как будто мое подсознание почувствовало, что я пропустил звонок от человека, в руках которого мое будущее.

В воздухе прохладно, и я жалею, что сначала не накинул толстовку. Я стою там в футболке и спортивных штанах, холодными пальцами набирая номер, чтобы перезвонить ему.

— Люк, я рад, что застал тебя. Извини, что так рано.

— Без проблем. Я не спал.

— Ты попал в какую-то бурю в СМИ, — говорит Вега, переходя сразу к делу. — Способ отвлечь внимание от того, что действительно важно, да? Это "Замороженная четверка". Вот о чем они должны писать.

Мой желудок скручивается в узел.

— Простите, сэр. Я не имею никакого отношения к...

— О, ты не так понял. Я не сваливаю вину на тебя. Это все те стервятники. И, судя по источнику первоначальной статьи, похоже, что твой оппонент пытался вывести тебя из себя.

— Похоже на то.

— Что ж, я хотел связаться с тобой и сообщить, что я и франшиза полностью на твоей стороне.

Я так потрясен, что чуть не роняю телефон с балкона девятого этажа.

— Правда?

— Конечно. Ты не только скоро станешь частью семьи, но это просто обычная порядочность. Ты потерял родителя в очень юном возрасте. Это не должно превращаться в спектакль или сплетню.

Я сглатываю.

— Ох. Что ж, спасибо, сэр. Я ценю это.

— Я тоже потерял свою мать в юном возрасте. Не при таких ужасных обстоятельствах, но, тем не менее, болезненно. Если тебе что-нибудь понадобится — ты хочешь, чтобы я поговорил с прокурором в Фениксе, организовал твое присутствие на слушании без шумихи в СМИ, — просто дай мне знать. Мы сделаем все, что в наших силах, чтобы помочь.

— Благодарю вас, сэр.

— И удачи тебе сегодня. Мы будем болеть за тебя здесь, в Далласе.

После того, как я заканчиваю разговор, мне неловко осознавать, что я смаргиваю слезы. Но, Боже, облегчение, которое охватывает меня, — это почти эмоциональная разрядка. Я нащупываю свой телефон, чтобы отправить сообщение Джиджи, рассказывая ей о разговоре с Вегой. Она тоже проснулась и немедленно отвечает.

ЖИЗЕЛЬ:

Я так рада, детка.

Она все еще печатает.

ЖИЗЕЛЬ:

Может быть, теперь ты перестанешь все время ждать, когда случится что-то ужасное? Ты нужен Далласу. Они ждут тебя. Перестань сомневаться в себе.

Я:

Я постараюсь.

ЖИЗЕЛЬ:

Хорошо. Теперь сходи перекуси и постарайся не переусердствовать во время утренней раскатки. Прибереги это для игры.

Я:

Хорошо. Люблю тебя.

ЖИЗЕЛЬ:

Я тоже тебя люблю.

Я делаю все возможное, чтобы мой разум был спокойным, а тело расслабленным. После очень легкой предыгровой раскатки я направляюсь в конференц-зал отеля на пресс-конференцию.

Страх нарастает, когда я подхожу к двери. Блядь. Я не хочу этого делать. Но я не собираюсь убегать от этого. Я не трус.

В тот момент, когда я проскальзываю в дверь, тренер Дженсен отводит меня в сторону и говорит:

— На все, на что ты не хочешь отвечать, просто говори без комментариев, понятно?

Я киваю.

— Не извиняйся и не объясняй, почему не комментируещь. Без комментариев. Точка, конец предложения.

— Да, сэр.

Во главе просторного зала установлены два длинных стола с подиумом между ними. Я сажусь в кресло между Колсоном и Демейном. Тренер сидит в дальнем конце стола, перед ним тонкая папка. Тезисы, любезно предоставленые пиар-гуру Брайара, я полагаю.

За столом Аризоны их главный тренер, капитан команды и два помощника капитана, один из которых Майкл Кляйн. Я даже не удостоил кудрявого парня взглядом. Я чувствую, что он наблюдает за мной, но он не заслуживает узнавания.

К моему облегчению, первый вопрос, заданный спортивным блогом колледжа, касается сезона Брайара и того, как мы изменили его, чтобы достичь этой точки. Колсон отвечает на этот вопрос. Он хорошо ладит с толпой. Спокойный и красноречивый. Следующий вопрос адресован капитану Аризоны. Я начинаю думать, что выберусь из этого невредимым, когда ко мне обращается женщина-журналист.

— Вчера были раскрыты некоторые очень шокирующие подробности о вашей семье. Вы считаете, это повлияет на ваше сегодняшнее психическое состояние?

Дженсен, похоже, готов вмешаться, но я наклоняюсь к микрофону, чтобы ответить.

— Вы говорите ‘шокирующие’ и ‘были раскрыты’, как будто мое прошлое было секретом, который я пытался скрыть. Это не так. Любой, у кого есть компьютер или телефон, мог знать о моей семейной истории до вчерашнего дня. Тот факт, что куча людей говорит об этом сейчас, не имеет для меня никакого значения. Моя голова всегда в игре.

Поразительно, но она закрывает тему, и больше никто не спрашивает о моих родителях.

Один назойливый репортер, однако, решает затронуть тему второго слона в комнате.

— Майкл, в последний раз, когда вы с Люком выходили вместе на лед, вы были товарищами по команде на Чемпионате мира среди юниоров. Та конкретная встреча закончилась плохо, справедливо ли это сказать?

— Плохо? — насмешливо повторяет он. — Я оказался в больнице.

— Очевидно, что здесь все еще много остаточного напряжения, — уклоняется бесстрашный репортер, переводя взгляд между нами. — Вы двое разговаривали после Чемпионата и уже зарыли или готовы зарыть топор войны?

Кляйн просто смеется в микрофон.

Звук скрипучий и у меня встают дыбом волосы. Мудак.

Он раздражает не только меня. Краем глаза я вижу, как Кейс наклоняется к микрофону.

— У меня есть вопрос, — говорит Колсон. Приподняв бровь, он смотрит в сторону стола Аризоны. — Для тебя, Кляйн.

Мой бывший товарищ по команде прищуривает глаза. Его тренер пытается вмешаться, но Колсон заговаривает раньше, чем он успевает.

— Что ты сказал Райдеру в раздевалке, чтобы тебе сломали челюсть? Потому что я играл с этим парнем весь сезон, и у него терпение святого и хладнокровие кирпичной стены.

На мгновение воцаряется тишина. Кляйн замечает,