Ева Модиньяни - Нарциссы для Анны

— В самом деле, — вспомнила она, — было время, когда говорили о разладе между вами, даже вражде.

— Больше того, — уточнил Миммо Скалья. — Когда я приехал к Пеннизи, он был убежден, что я сошелся с ним, чтобы насолить твоему отцу. Я ему дал понять также, что хочу рассчитаться с ним за то, что он помог моей матери после смерти отца. Дон Никола был уже стар и немощен, но алчность не давала ему покоя. Шанс войти в команду министра действовал на него оживляюще, но, вовлекая политика в дела Пеннизи, я готовил конец обоим. Чтобы развернуться, им не хватало одного — денег. Поэтому я навел мост между банками Больдрани и предприятиями этих торговцев недвижимостью. Я убедил министра перевести свою долю в небольшой швейцарский банк на льготных условиях. Через два дня этот банк лопнет, и экс-президент останется у разбитого корыта.

— Я правильно тебя поняла? — спросила Анна.

— Ты поняла прекрасно. Это был план, разработанный твоим отцом и осуществленный мною. Мы все сделали, чтобы Пеннизи плохо кончил. Разорение стало для него возмездием. А наши деньги вернулись к нам вместе с доказательствами продажности министра.

Анна была ошеломлена.

— План блестящий, — признала она. — Но, как только министр поймет, что, помимо всего прочего, он еще и потерял свое состояние, разъярится, как зверь. Тогда уж он наверняка постарается доказать, что старик не мой отец.

— Возможно, и разъярится, — сказал Пациенца. — Но он только пыль поднимет.

— А эти злополучные письма, что они представляют собой?

— Это письма, которые Немезио написал Марии из Парижа в 1939 году. Их перехватила тайная полиция, и с них сняли копии. Некоторые оказались в руках Сильвии де Каролис, которая пыталась шантажировать старика, но в результате лишь отправилась в изгнание.

— Теперь я понимаю, что заставило его изменить свое мнение относительно нерасторжимости брака, — сказала Анна, задумчиво кивая. — Но что же такое в этих письмах, о которых знают все, кроме меня?

Миммо Скалья не смог скрыть своего замешательства. Он завертелся на стуле, взял в руку пузырек с чудодейственными каплями, но тут же снова поставил его на столик. Достал сигарету и жадно понюхал ее.

— Иной раз закурить, — с сожалением вздохнул он, — это большое психологическое облегчение.

Анна взглянула ему прямо в глаза.

— Дядя Миммо, — с ласковым укором сказала она. — Не води меня за нос.

Пациенца закинул ногу на ногу и сложил руки на коленях, подавшись вперед.

— Ты знаешь, что между нами полное доверие, — проговорил медленно он. — Но то, что я должен рассказать тебе — вещь чрезвычайно деликатная. Это история об интимных отношениях: речь идет о твоей матери.

— У нее были другие мужчины, кроме Немезио и старика? — встревожилась Анна.

— Да нет, — сказал он. — С чего ты взяла?

— Тогда, во имя всех святых, проясни это дело. Чтобы меня зачать, отец и мать должны были спать вместе. — Последовала длительная пауза. — Так ты скажешь мне или нет, что за чертовщина была в этих письмах?

— Там написано, — пробормотал адвокат, набираясь духу, — что в июле 39-го года, когда ты была зачата, твоя мать и Немезио тоже имели… ну… интимное сношение.

— Так это и есть доказательство, что я не дочь Чезаре Больдрани, — воскликнула Анна.

— Да нет, — возразил Пациенца.

— Но почему нет?

— Потому что в то же самое время твоя мать…

— Моя мать?.. — напряглась Анна, которая хотела знать всю правду.

— Твоя мать была и с Чезаре. Вот я тебе и сказал, — наконец-то освободился он от этой тяжести.

Анна побледнела и бессильно поникла в кресле.

— Это хуже, чем я думала, — проговорила она с тоской. — Нельзя доказать, что я дочь Немезио, но также нельзя доказать, что я дочь Больдрани. Одно несомненно — это то, что я дочь…

— Не надо, — прервал ее Пациенца.

— Ты прав. Извини, — прошептала она, осознав, куда мог завести ее гнев. Она вспыхнула от ярости, потом побледнела, и сердце тоскливо сжалось в груди. — Дядя Миммо, — взмолилась она, — но кто же мой отец?

— Твой отец — Чезаре Больдрани, — убежденно сказал тот.

— Но кто может это доказать? — спросила она с тревогой.

— Я могу сказать тебе одну единственную вещь, Анна. До тех пор пока у старика не было стопроцентной уверенности, что ты кровь от крови и плоть от плоти его, он отказывался дать тебе свое имя.

— Кровь от крови, — пробормотала Анна, вспоминая. — У меня первая группа крови, у Чезаре тоже первая…

— Так проблему не решить, — охладил ее Миммо Скалья. — Это было бы слишком просто. Я выяснял: у Немезио тоже первая. Миллионы мужчин имеют эту группу крови.

— Мы на том же самом месте, — пала духом Анна.

— Но я убежден, что где-то существуют доказательства отцовства старика, — повторил он.

— Тогда мы должны найти их.

— Для тебя или для министра?

— К черту министра! — сказала она с холодной твердостью, напоминавшей старика. — Он может шуметь сколько ему вздумается. Теперь я сама, только сама хочу знать, кто я. Иначе я просто сойду с ума.

Бледное зимнее солнце затянулось туманом, и за окном начало смеркаться.

3

В особняке на корсо Маттеотти Анна не застала никого из своих детей. Она прошла длинную анфиладу гостиных, как в старинных сицилийских домах, и вышла на террасу. Мадонна на самом высоком шпиле собора сверкала в бледных лучах январского солнца, точно паря над суетой города. Ее вновь охватила гнетущая тоска по острову своей мечты, по своему Момпрачему.

Ей говорили, что с тех пор, как остров Сале перестал быть местом обязательной посадки на южноамериканских рейсах, отель «Атлантика» приходит в упадок. Бог знает, случалось ли хоть раз еще, чтобы за одну ночь после дождя весь остров покрывался травой. И в самом ли деле она пережила там лучшие дни своей жизни, и куда все это девалось потом? Бог знает, любит ли ее еще Арриго, подумала она.

У них за эти годы было много других путешествий, жизнь приносила им другие радости, и выросли уже их дети, но ни разу не повторялось больше чудо той ночи — такого подарка жизнь не делала им уже никогда. С течением времени драгоценный хрусталь страсти помутнел, влюбленность прошла, точно растворилась в повседневной банальности будней. Заниматься любовью стало скучной обязанностью — не было страсти, не было трепета и новизны. «Ты меня разлюбила, женушка, — шутя сказал ей как-то Арриго, — а я вот по-прежнему в тебя влюблен. Быть влюбленным — прекрасно, Анна, но, когда свет гаснет для одного, другой чувствует себя, словно обломок, плывущий по воле волн». Тогда эта фраза показалась ей неуместной и глупой, но теперь слова мужа заставили задуматься.