Дарья Биньярди - Любовь надо заслужить

Ознакомительный фрагмент

Время обеда, и мои размышления о том, что бы такое съесть, прерывает длинная эсэмэска, но не от Лео. Это Луиджи Д’Авалос: «Если ты еще не обедала, попробуй пастиччо из толстых макарон по–феррарски в баре напротив гостиницы, там делают порции миньон. Если хочешь пообедать в компании, приглашаю тебя в ресторан, где готовят прекрасную запеканку по рецепту Лукреции Борджия».

Я бы хотела пообедать в компании. С Луиджи. Но отвечаю: «Та самая Лукреция, отравительница? Лучше не надо».

А он: «Выдумки. Добрую женщину оклеветали. Заеду за тобой через десять минут и все расскажу».

Не буду спрашивать, откуда он знает, что я в гостинице, он ответит, что полицейскому положено все знать. Ограничусь скромным отказом: «Большое спасибо, в следующий раз».

Зачем я так ответила? Чувствую себя виноватой, а почему? Боюсь, что Лео не понравится, что я обедала с Д’Авалосом? В этом городе я меняюсь. С тех пор, как я жду Аду, у меня всегда хорошее настроение, но сейчас все по–другому.

Надо разработать план действий, подстроиться под здешний ритм, не такой, как в Болонье, наоборот, медлительный, неопределенный.

Кафе, рекомендованное Луиджи, — большая кондитерская на углу. Сажусь за квадратный столик и заказываю макаронную запеканку.

— Вам нежную или острую? — спрашивает официантка.

— Минуточку, извините, — пишу Луиджи: «Запеканку рекомендуешь нежную или острую?»

Понимаю, что тем самым пытаюсь сгладить резкость своего отказа и помириться, показать, что следую его советам. «Нежную, Антония, нежную», — приходит ответ. Можно ли в эсэмэске передать состояние человека? В его — смертельная усталость.

Запеканка вкуснейшая: макароны с соусом бешамель, грибами и чем–то еще непонятным, запеченные в нежном тесте. Съедаю две. Я решила, что пойду на кладбище, к бабушке с дедушкой.

Кассирша в баре говорит, что Чертоза отсюда в десяти минутах, и показывает дорогу в моем iPad’e. Молодая особа, элегантно одетая, тщательно причесанная, с выдающимся носом. Я бы сказала, владелица художественной галереи. Протягивая мне сдачу, показывает на живот: «Девочка, да?» Наконец–то тебя заметили, Ада.

«Хотя бы кофе?»

Сообщение от Д’Авалоса застает меня на пути в Чертозу. Возвращаюсь назад.

Все–таки я провожу расследование, а он может помочь. Времени у меня немного, Ада должна родиться 4 июля. Хорошо, что будет лето: Аду ждет теплый прием и много света. Лео хочет, чтобы я поехала в Саленто к его родным, но я предпочитаю остаться с ним, а не с его мамой. Она — замечательная женщина, бодрая, веселая, следит за собой, стильно красит волосы. Гостеприимная, как и сестры Лео. У них хорошо, но я рада, когда мы возвращаемся домой. Я не привыкла к чересчур эмоциональным отношениям в семье.

Альма предложила после рождения Ады снять домик на холмах в районе Порретты или Сантар–канджело, поближе к морю.

Интересно, какое в Ферраре лето? Надо бы спросить у Микелы…

Но почему–то спрашиваю у Д’Авалоса.

Он встает мне навстречу из–за столика около окна в том же баре во дворе гостиницы. Да, он красив, но сегодня его красота волнует меня меньше.

— Какая погода в Ферраре летом? — спрашиваю вместо приветствия.

— Душно. Очень душно. Ни ветерка, как в Болонье. Город становится пустынным и от этого еще более очаровательным. Все уезжают на побережье, это рядом. Летом туда ехать не советую, если хочешь, поедем сейчас.

— Сейчас? Через три часа стемнеет!

— Это не займет много времени. Представляешь, море зимой: пустынный пляж, одинокие корабли… замечательно! Едем?

— С Раффаэле?

— Нет, одни.

— Ты разве не на работе?

— На работе. Мне нужно тебе кое–что рассказать.

— Хорошо, поехали.

Не могу устоять перед таким предложением. Конечно, у меня были совершенно другие планы, но мне нравится их менять.

Сажусь рядом с водителем. Машина не та, что в прошлый раз, — маленькая, красного цвета.

— Твоя?

— Нет, жены.

Про жену я как–то не подумала.

Луиджи едет быстро, как подобает полицейскому Выезжаем из города через большие арочные ворота, едем по периферии, затем попадаем на пустынную автостраду Вокруг, насколько хватает глаз, тянутся поля и вереницы тополей. Туман рассеялся, стоит прекрасный мартовский денек. Чувствуется приближение весны. Иногда среди полей появляется домик, как одинокая лодка в открытом море.

— Что ты хотел мне рассказать? — спрашиваю я, мы уже минут десять едем молча.

Просто удивительно, как меняется у него настроение, я чувствую это кожей. Сначала настаивает на встрече, предлагает необычную прогулку, а потом молчит.

— Я разговаривал с одним коллегой, он уже на пенсии, живет в Вероне, но помнит про дело Сорани. Именно от него потянулись ниточки к той самой партии героина, от которой умерли Ренато и Сандро. Их смерть привела к расследованию цепи важных событий в истории наркотрафика в Италии. В итоге удалось арестовать двух очень крупных авторитетов.

— Мама сказала, что того, кто продал им героин, так и не нашли.

— Мелких торговцев и тех, кто их снабжал, нет, но следствие велось на национальном уровне, за его ходом следил сам шеф полиции. Те двое арестованных были действительно настоящими бандитами. Боссы сицилийской мафии. Смерть Сандро и Ренато, исчезновение Марко стали началом крупной операции по борьбе с оборотом наркотиков. После этих арестов сбыт героина перешел из–под контроля мафии к каморре.

Не понимаю, какое это имеет к нам отношение. Ко мне, к моей маме, к нашей неожиданной поездке на машине жены Луиджи Д’Авалоса к мартовскому морю.

— И что это меняет?

— Были очень тщательные проверки, были задействованы все силы национальной полиции. Если бы Марко был жив, его бы нашли. Полагаю, что все случилось именно так, как я вчера говорил. Он либо упал, либо бросился с моста в По.

— Почему из–за двух парней, умерших от передозировки, так закрутилось все? — не могу удержаться, чтоб не задать вопрос. — Из–за давления моего деда?

— Твой дед, при всем к нему уважении, тут ни при чем. Бабушка при чем. Она была знакома с префектом. Близко знакома. Думаю, Марко мог быть его сыном. — Луиджи бросает на меня пристальный взгляд.

— Чьим сыном?

— Префекта.

— Майо? Брат Альмы?

— Да.

— Что за чушь? Майо был всего на год младше мамы. Точнее, на пятнадцать месяцев. Не могу представить себе, что после рождения Ады я заведу себе любовника и через шесть месяцев снова забере… — останавливаюсь на полуслове. Моя беременность, однако, не помешала мне оценить привлекательность мужчины, который сейчас ведет машину и с которым я только вчера познакомилась. Могу ли я поручиться, что не влюблюсь через шесть месяцев, или девять, или через год? Если уж быть до конца откровенной, то нет.

Конец ознакомительного фрагмента