Алана Инош - Ты

                   Всё, что было мной приготовлено — съедено, в раковине — гора грязной посуды. Нет, я не могу позволить себе сердиться на тебя за это... Но не потому что тебе трудно в быту: по дому ты как раз ловко управляешься иногда, даже пол можешь помыть, когда в ударе. Но в целом в своих привычках ты всё-таки похожа на неряху-мальчишку... которому я всё прощаю.

                   Первым делом я лезу в душ. Блаженство прохладных струй окутывает меня, взбадривая и освежая измученное зноем тело. Намыливаю волосы... С такой жарой хоть каждый день мой голову.

                   И вот, остывшая и свежая, с распущенными по спине мокрыми волосами, я лезу в интернет.

                   — Лёнь, я кушать хочу.

                   Твои руки обнимают меня сзади, щека прижимается к моей. Я смеюсь:

                   — Ни фига себе! Там же целая сковородка запеканки была... Ты всё слопала, даже мне не оставила, а теперь — опять голодная?

                   — Ну...

                   Ответить тебе нечего, и ты виновато утыкаешься мне в шею. Я ёжусь от щекотки и хихикаю. Ты отстраняешься от моих мокрых волос:

                   — Голову помыла, что ли?

                   — Ага. И тебе не мешало бы, — отвечаю я, взъерошивая твои уже немного засаленные вихры.

                   Опираясь мне на плечи, ты трёшь подбородок о мою макушку.

                   — Кстати, птенчик, мне подстричься пора... Сделаешь?

                   В ящике тумбочки в прихожей лежит машинка с набором насадок. Я уже натренировалась сама тебя стричь, и мы экономим на парикмахерской.

                   — Как обычно?

                   Как обычно — это около трёх сантиметров, но ты просишь покороче: лето, жара.

                   — Хм... Насколько покороче? — интересуюсь я.

                   — Знаешь, в этот раз я хочу под нолик, — заявляешь ты. — Пока я в отпуске, можно. До двадцатого июля отрастут.

                   С двадцатого июля до двадцатого августа у тебя летняя школа — дополнительные занятия с учениками. Решив, что лишние деньги нам не помешают, ты согласилась выйти на работу летом, когда в музыкальной школе каникулы. Но кое-кто занимается, и вот ради них ты и укорачиваешь свой отпуск. Слепым ребятам, вообще-то, безразлично, как ты выглядишь и какой длины у тебя волосы, но вот некоторым зрячим взрослым — не всё равно.

                   — Слушай, может, под ноль не надо? — пытаюсь я тебя отговорить. — Может, хотя бы ёжик? Двенадцать миллиметров — самое то.

                   — Ёжик у меня уже был, — говоришь ты, пропуская сквозь пальцы мои мокрые волосы. — Хочу попробовать что-нибудь другое. Лёнь, ну, побрей меня, а?

                   — Что-то не нравится мне эта идея, — признаюсь я. — Как-то я не очень представляю тебя с лысой головой...

                   Твои пальцы щекочут мою шею сзади — до мурашек по лопаткам.

                   — А вот увидишь — и сразу представишь, — смеёшься ты.

                   — Н-нет, — отказываюсь я. — Утён, прости, но не могу... Серьёзно говорю, рука не поднимется такое сделать.

                   Идея мне действительно не нравится. Я люблю ерошить твои короткие волосы — особенно, когда они только что вымыты и ещё пахнут шампунем, и гладить вместо них лысый череп мне как-то не улыбается. Ты будешь похожа на больную раком или зэка... как мне кажется.

                   — Ну, тогда мне придётся идти в парикмахерскую, просить и унижаться, — улыбаешься ты, опираясь на меня всем своим весом, да так, что старое кресло жалобно и возмущённо стонет.

                   — Да там тебя не станут так стричь, — говорю я, действительно надеясь на такой исход и слегка приободрившись от этого.

                   — Откажут в одном салоне — сделают в другом, — не унываешь ты. Кажется, ты подсмеиваешься надо мной: в твоём голосе звучит ироничная нотка.

                   — Но ты же не собираешься таскаться по всем парикмахерским города! И не наваливайся так — кресло сломаешь, — бурчу я.

                   — Надулась, как мышь на крупу, — усмехаешься ты. — Всё равно побреюсь. Давно хотела попробовать.

                   — Сделаешь это — в постели на меня можешь не рассчитывать, — заявляю я сердито.

                   — Ну... — Вздохнув, ты разводишь руками — всё с той же усмешечкой. — Коли так, то я месяцок потерплю без секса. Пока не отрастут.

                   Это звучит неожиданно и обидно: меня променяли на лысину!.. И вместе с тем мне кажется, что всё это — несерьёзно, и я не верю в окончательность и бесповоротность твоего решения. А ты, как ни в чём не бывало чмокнув меня в шею, уходишь к себе в студию. В дверях оборачиваешься:

                   — Птенчик, покушать что-нибудь всё-таки сделай, ладно?

                   — На ночь есть вредно, — ворчу я.

                   Но через пять минут уже жарю порезанное кусочками куриное филе и варю рис, крошу лук и тру на тёрке морковку. Если тебе откажут в одном салоне, ты пойдёшь искать другой? А потом, возможно, третий? И четвёртый? Представив себе, как ты бродишь по улицам со своей тростью, я вздыхаю. Мне не по себе от мысли, что я заставляю тебя, слепую, идти одну и искать парикмахерскую. Может, сцепив зубы и скрепя сердце, всё-таки выполнить твою причуду? Лишь бы ты не переходила лишний раз оживлённую улицу... Да, я до сих пор почему-то никак не могу перестать тревожиться за тебя.

                   Образовавшийся в сковородке куриный бульон пенится под прозрачной крышкой. Я  заливаю мясо сливками и всыпаю в него лук и морковку. Чуть позже добавляю туда же готовый рис, перемешиваю и, подумав, украшаю это всё зелёным горошком. Готовится это простое и сытное блюдо всего за полчаса. Хоть на ночь есть и вредно, но вместе с тобой я уминаю целую тарелку.

                   — Вкусно, Лёнь, — говоришь ты ласково. — Ты — мой птенчик.

                   И всё. Больше мне ничего не надо, чтобы ощутить себя самой счастливой на свете.

                   — А ты — обжора, — смеюсь я.

                   Съесть ты можешь много, но это никак не сказывается на твоей фигуре.

                   Завтра у меня выходной, и я позволяю себе допоздна засидеться за писаниной, одновременно лазая по сети и слушая в наушниках любимую музыку. Но один наушник на всякий случай чуть сдвинут с уха — чтобы я могла услышать тебя.

                   Приглушённая музыка стихает, ты идёшь в ванную. Я дописываю последние строчки, ставлю точку и выключаю компьютер. Остаток моего времени до отхода ко сну принадлежит тебе одной.