Развод и прочие пакости (СИ) - Рябинина Татьяна

Женщин после развода у меня было… не сказать чтобы много. Склонностью к полигамии я никогда не страдал. Но ни с кем не складывалось. Может, потому, что после Оли инстинктивно сторонился тех, с кем мог оказаться на одной волне. Ни одна из моих подруг не имела ни малейшего отношения ни к музыке, ни к искусству в целом. Музыкант – это не менее странная личность, чем патологоанатом. А уж если две странности такого масштаба сталкиваются, вряд ли может получиться что-то дельное.

С Ликой у нас произошел пресловутый coup de foudre – удар молнии. Мы познакомились два года назад на дне рождения Арии. Просто посмотрели друг на друга – и все. Ушли вместе и в тот же вечер оказались в постели. Крышу мне тогда снесло конкретно. И когда через неделю узнал, кто она по профессии, только плечами пожал. Ну бывает. Кому-то же надо этим заниматься. А вот когда страсть потихоньку начала спадать, все наши нестыковки и полезли.

У того, кто каждый божий день роется в мертвых кишках, особый взгляд на мир. Совсем не такой, как у человека, у которого с утра до ночи и даже во сне в голове играет музыка. Можно сколько угодно говорить, что для любви различия не помеха, но я не был уверен, что с Ликой у нас любовь. Ну вот не видел я себя рядом с нею в будущем – старичками на даче, в окружении внуков. С Олей – да, с Ликой – нет. А если не хочешь быть с женщиной весь остаток жизни, до последнего часа, какая же это любовь? Привязанность, секс – не более того.

Наверно, честнее было бы расстаться, не морочить друг другу голову. Но к этому я был не готов, и Лика наверняка тоже. Несмотря на все наши терки, иногда похожие на наждачку по коже. Что-то все-таки держало нас вместе. Мы встречались несколько раз в неделю по вечерам, проводили вдвоем выходные, ездили в отпуск. Когда я уезжал куда-то, скучал по ней. Но даже жить вместе не предлагал, не говоря уже о большем.

Сегодня Лика заявилась без договоренности. Это было вполне в ее манере. Коллега попросил поменяться дежурствами, освободился вечер, вызвала такси и только тогда позвонила сообщить, что едет.

- А если бы у меня были другие планы? – спросил я, когда она готовила ужин.

- Ну значит, поменяла бы маршрут, - пожала плечами Лика. – Подумаешь, проблема.

Иногда мне казалось, что у нее вообще нет проблем. Точнее, ничто в жизни она не воспринимает как проблему. Наверно, это нормально, когда каждый день полоскаешь руки в вечности. Все остальное кажется мелким и не стоящим расхода нервных клеток. Может, это и разумный подход, но меня сильно задела ее реакция, когда пришлось уйти из Александринки.

- Господи, Феликс, - сказала Лика со скучающей миной, - было бы из-за чего переживать. Какой смысл цепляться за место, где тебя не ценят? Найдешь что-нибудь получше. Жизнь слишком коротка, уж я-то знаю.

Да, она была права. Но я играл в этом оркестре восемь лет и вовсе не собирался никуда уходить. Мне там нравилось. Что бы я ни наплел Ирине про любовь к путешествиям.

А кстати, про Ирину…

Когда Лика ушла в душ, я открыл воцап и еще раз прослушал полонез. Действительно роскошная вещь, жаль, что не сыграем. Переслал Арии с припиской:

«Глянь, может, подойдет тебе».

Потом добавил номер Ирины в контакты, открыл фото с аватарки. На нем она была со скрипкой, улыбалась задумчиво. Красиво. Вспомнил, не без досады, как сказал ей: мол, не собирался к тебе клеиться. Вроде, и правда, не собирался, а прозвучало как-то криво.

Ладно, проехали. Она права. Лишние разговоры не нужны ни ей, ни мне.

Тут из ванной в чем мать родила показалась Лика, и я выбросил все это из головы. За ненадобностью.

--------------------------

*разновидности звукоизвлечения при игре на смычковых струнных музыкальных инструментах

**известная цитата из пьесы А.С. Грибоедова «Горе от ума»

СЛЕДУЮЩАЯ ПРОДА ОРИЕНТИРОВОЧНО В ПЯТНИЦУ ИЛИ В СУББОТУ ВЕЧЕРОМ

Глава 16

Если Лика оставалась ночевать, а у меня была ранняя репетиция, я обычно подвозил ее до работы – в морг Мариинской больницы на Литейном. Это стабильно означало, что день пройдет в миноре. Бетховен считал самой черной тональностью си-минор, и я был с ним согласен. Начать день с остановки у морга – это точно си-минор, до самого вечера.

Разумеется, все люди знают, что они смертны и что жизнь может закончиться в любой момент. Но никто не думает об этом на постоянку. Не зря древние римляне, а потом монахи-паулины настырно твердили друг другу: «memento mori»*. Потому что люди в массе живут так, будто не умрут никогда, а любое напоминание о смерти вызывает у них ментальную изжогу. Я не был исключением. Особенно после смерти отца. Но говорить об этом Лике точно не стоило.

Сегодня мы начинали рано – в девять, но я был в зале уже в половине девятого.

- О, Феликс! – обрадовался Володя Карташов, концертмейстер виолончельной группы, а по совместительству мой сосед по пюпитру. – Хорошо, что ты рано. Будь дружком, сходи на ксерокс.

Вообще-то это была его обязанность, но так уж вышло, что я оказался в группе на положении мальчика-побегайчика. Виолончелисты подобрались возрастные, за сорок, и я, тридцатипятилетний, был самым младшим, да еще и новичком. Рано или поздно Володю предстояло поставить на место, но пока момент не пришел.

- Сколько? – я взял у него стопку нотных листов.

- Девять домашних и пять репетиционных. Итого четырнадцать экземпляров каждой партитуры.

- Думаешь, успею? – засомневался я.

- Ну в перерыв закончишь.

Ага, а вот это уже была та наглость, которую точно стоило тормознуть. Тратить свой законный перерыв на то, чтобы сделать его работу, я не собирался. Но об этом решил сказать позже.

Общественный большой принтер стоял у нас в закутке коридора. Он умел печатать, копировать, сканировать и разве что не плясать вприсядку. Пользовали его в хвост и в гриву, наверно, поэтому он гудел громко и натужно, словно на последнем издыхании. Я еще и полпути не прошел, а уже знал, что придется стоять в очереди.

Принтер выплевывал лист за листом, а Ирина разбирала напечатанное по экземплярам. Рядом на столике лежала высокая стопка. Ну еще бы, на тридцать-то скрипок!

- Привет, - обернулась она. – А ты чего?

- Привет. Карташов попросил распечатать.

- Слушай, это его обязанность, не позволяй на себе кататься. Он так тебя еще и смычки на всех канифолить заставит.

- Не заставит.

- Ладно, - улыбнулась она, - у меня последняя. Давай тебе тоже напечатаю, а остальное уже сам. Сколько, четырнадцать?

- Да. Спасибо.

Ирина загружала листы, собирала напечатанное, а я смотрел на нее. Выглядела она не лучшим образом: бледная, под глазами синяки, морщины прорезались, как будто постарела лет на пять. Ничего удивительного. Я, когда разводился, вообще на зомби был похож. Представить, что остались бы с Олей в одном оркестре… Хотя мы в одном оркестре, кроме студенческого, и не играли.

Вспомнил, как увидел Ирину впервые. Было это полтора месяца назад, когда пришел на прослушивание. Собирался не без мандража. С одной стороны, на такие вот временные заместительные вакансии охотников мало, да и восемь лет в оркестре Александринки – это вам не жук на палочке. А с другой, как раз это обстоятельство в минус, потому что из подобных мест просто так не уходят. И справочки наверняка наведут.

Слушать меня должны были Марков и Карташов. Я уже настроился и хотел начать, но тут дверь открылась и вошла миловидная блондинка лет тридцати.

«Извините, - сказала она, усаживаясь рядом с Марковым, - задержалась немного».

«Это Ирина Николаевна Маркова, - представил ее Карташов, - первая скрипка».

Маркова, усмехнулся я про себя, все понятно.

У нас в оркестре первой скрипкой был дядька под шестьдесят. А тут девчонка. Ну ясно же почему. Везде бардак.

Так я думал ровно до первой репетиции. До ее соло.

«Ни фига себе!» - пробормотал я тогда.