Последний поцелуй (ЛП) - Клэр Джессика

Я рассматриваю его, потому что сегодня он выглядит немного нервным. Он и раньше был дёрганным, но сегодня он не смотрит в глаза и всё время касается своего кармана. Возможно, тоже синдром Аспергера? Я жду, что он закажет мне салат.

Вместо этого он достаёт мобильный телефон и начинает говорить низким голосом, его взгляд бегает по мне. Он говорит по русски, но я различаю одно слово с сильно акцентированным английским.

– Отсталая.

И он снова смотрит на меня.

Понимание ошеломляет меня. Он говорит обо мне. Меня называли так сотни раз, но на этот раз жалит сильнее. Это друг Василия. Если он думает, что я умственно отсталая, значит, так думает и Василий?

Он поэтому мне не доверяет? Поэтому Василий больше не хочет видеть меня голой? Теперь он думает, что я «особенная» и это не сексуально?

Почему-то меня это огорчает. Несмотря на то, что я давила на это, думала между нами всё по-другому. Мне нравилось, как Василий с уважением смотрел на меня. Как он смотрел на мою грудь. Было похоже на то, что я нормальная девчонка, хотя бы ненадолго. И мне нравилось быть нормальной в его глазах.

Я плотно прижимаю одеяло к телу и одеваю свою любимую бейсбольную кепку на голову, так я чувствую себя немного лучше. Открытое лицо показывает всем мой странный взгляд, поэтому я не люблю смотреть людям в глаза, когда говорю.

Ласка кивает своему телефону, затем говорит что-то и вешает трубку. Я смотрю, как он идёт к двери, проверяет её, а затем оглядывается на меня.

– Идём со мной.

– Идём куда? – я не встаю с кровати.

Мне здесь не нравится, но пойти с кем-то не означает, что я попаду в лучшее место.

Ласка подходит ко мне и хватает меня за руку. Он вытаскивает нож и приставляет его к моему горлу.

– Ты пойдёшь со мной, и будешь вести себя тихо.

Я моргаю, глядя на нож. Сначала я подумала, что русские наверняка должны любить ножи у чужих лиц. Когда-то и Василий сунул нож мне в глаза, чтобы я могла завести машину. За исключением того раза, я не просила нож.

Я поднимаю взгляд на лицо Ласки. Не могу считать его эмоции, но вижу, что он вспотел, несмотря на прохладное кондиционированное помещение. Пот – это физиологическая реакция на страх или беспокойство.

Этот мужчина напуган. Забавно. Он держит нож у моего горла, но боится того, что произойдёт. Это может означать только то, что он не должен этого делать.

Внезапно мой собственный страх испаряется. Я выдыхаю. Он может соскользнуть рукой и легко разрезать мне горло. Я умру за несколько минут. Человеческое тело содержит около пяти литров крови. Если он попадает по артерии, то я истеку задолго до того, как прибудет какой-нибудь парамедик.

Он немного сильнее прижимает нож к моему горлу.

– Ты поняла? Хорошо. Пойдём вниз в вестибюль. Сейчас. Спокойно. Мы же не хотим разбудить волка.

– Какого волка?

– Тише, – повторяет он, и нож прижимается сильнее.

Я прикусываю губу, чтобы не дышать громче, чем должна, и киваю, чтобы показать, что понимаю. Теперь дрожу от страха. Меня трудно напугать, но когда я боюсь, это почти непреодолимо. Мне тяжело думать, мои мысли безумны, вещи сбиваются в голове, руки дрожат.

Мужчина кивает, тогда я встаю и отбрасываю одеяло. Мои движения медленные и спокойные. Он жестом показывает на дверь в ванную, противоположную той, где я последний раз видела Василия, и мы движемся в том направлении. Этот мужчина выше меня, и он с лёгкостью держит нож у моего горла, когда мы перемещаемся через роскошную ванную комнату и через лабиринты смежных коридоров этого номера. Я наблюдаю за своими ногами, чтобы идти аккуратно и не дать этому человеку повода перерезать мне горло. Так много ДНК будет повсюду. Я воображаю сцену преступления, брызги, которые останутся на стенах, а затем выбрасываю эти отвратительные мысли из головы.

Маленький ужасный паучок...

Я читаю стихи, чтобы успокоить себя.

Мы добираемся до холла, но Ласка избегает лифта и направляется к лестнице пожарного выхода. Мы подходим к двери, и он осторожно открывает её, подталкивая меня вперёд. Он тащит меня вниз по лестнице, едва позволяя моим ногам коснуться ступеней. Внизу он находит комнату и толкает меня в неё, внутри блокирует дверь собой и достаёт телефон. Нож всё ещё прижат к моему горлу.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Я не бегу. Просто жду. Я не глупая и хочу жить. Понятно, что этот человек делает то, что по его мнению приведёт к неприятностям. Он потеет так сильно, что капельки пота стекают по его лбу. Я морщу нос и инстинктивно пытаюсь отстраниться, чтобы его пот не коснулся моей кожи.

Он видит, как я вздрагиваю и автоматически прижимаю руки к горлу.

– Нет, – медленно говорит он. – Нет. Плохая девочка.

Я хочу закатить глаза. Я не собака. И я не отсталая, как он думает. Мой страх исчезает, сменяясь раздражением, когда он начинает одной рукой набирать что-то на телефоне. Я вглядываюсь в экран. Всё на русском, на кириллице. Стрелять.

– Мы ждём подтверждения, а потом пойдём, – он дышит мне в шею, в его дыхании чувствуется запах спирта.

– А Василий заболел? – спрашиваю я, раз уж его нет.

Хотелось бы, чтобы был. Он нравится мне больше Ласки.

– Василий не придёт, – говорит Ласка, и дрожит от этих слов ещё сильнее.

Ага. Возможно, он боится Василия.

– Его забрал волк? Это что-то типа пищевого отравления? – спрашиваю я, повторяя это слово.

Он что-то бормочет.

– Это не пищевое отравление. Василий – волк.

О. Точно. Волк – слово, которое Василий использовал при описании картины. «Мадонна и волк». Я думаю о его жёстких чертах, холодных глазах, пронзительном взгляде. Ему подходит. Волк – охотник. А сейчас я чувствую себя добычей. И начинаю задаваться вопросом, знает ли Василий, что я в этой комнате. Думала, он и Ласка работают вместе, но может быть, они соперники? Я не знаю.

Всё, что я знаю, это то, что не хочу идти с этим человеком. Я боюсь того, что произойдёт, если это сделаю. Я вспоминаю о Хадсоне, который держал меня в маленькой тёмной комнате в течение восемнадцати месяцев трёх дней и шестнадцати часов просто потому, что он хотел, чтобы Император выводил деньги со счетов вместо него. Что этот человек сделает с Императором? Василий хотел научиться лучше взламывать.

Хотела бы я, чтобы он был здесь. Чувствую нервную энергию, когда он рядом, но он мне не нравится. На самом деле, всё наоборот. У меня такое чувство, что если я не покину эту комнату, то мне не понравится то, что произойдёт.

Время применить ядерный метод.

Я дёргаюсь в объятиях Ласки. Это заставляет нож оцарапать моё горло, но я игнорирую это. Я откидываюсь назад и выпрямляю все конечности, делая своё тело настолько жёстким, насколько могу. Затем я снова откидываюсь назад и начинаю дрожать, притворяясь, что у меня приступ.

Глава 7

Василий

Я молчаливо лежу, пока Алексей думает, что я без сознания от его наркотика. Они разговаривают снаружи слишком тихо, чтобы вычленить отдельные слова.

Каким-то образом я узнал, что Алексей предаст меня. Я знал это, но меня огорчало лишь то, что это стало потерей. Моя жизнь полна потерь.

Дверь открывается и закрывается. Я выжидаю три удара сердца и вскакиваю.

Я бегло оглядываю гостиную и фойе, понимая, что никого нет. Номер пуст и устрашающе тих. Приоткрыв дверь, вижу, что лифт недвижим. Значит, есть лестница.

Алексей печально уверен в своей тактике и не замечает, что за ним следят. У дверей его нового номера я останавливаюсь, чтобы послушать, как Алексей объясняет Наоми, почему он её убирает. Я не могу больше ждать, услышав, что он начинает паниковать. Открываю дверь, которую тихо разблокировал, пока Алексей пытается поговорить с Наоми.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

В комнате он склоняется над Наоми, которая бьётся в судорогах.

– Идиот! – отталкиваю я его, и он легко падает. – У неё приступ.

Я не понимал, что она больна, хотя, возможно, мне следовало обратить внимание на эпизод в фургоне, когда мы убегали из соединения Хадсона. Шум и стрельба загнали её в панику, и она раскачивалась на полу, прижав руки к ушам, и что-то повторяла. Но тогда я не придал этому значения, ведь многие плохо реагируют на стрельбу и безумцев, пытающихся их убить. Покачивание в углу – нормальная реакция. Скорее, наше безразличие странно.