Многоточия - Наталья Способина

— Не реви. Все наладится, — сказал он тоном, которым мог бы утешить ее отец, если бы был рядом.

В этот миг Яна, кажется, поняла, о чем говорил Вячеслав, а еще впервые по-настоящему почувствовала себя дочкой Алексея Волкова, который, оказывается, даже после своей смерти умудрялся заботиться о ней руками своего друга, своего сына, своего брата.

Дима позвонил ночью. Яна, так и не сумевшая уснуть, слышала, как босс ответил на звонок из своей спальни и принялся что-то говорить увещевательным тоном. Потом она, кажется, все-таки задремала, потому что проснулась уже от разговора двух мужчин. Спросонья подумала, что Лев Константинович говорит с Димой по громкой связи, но потом за дверью раздалось:

— Я просто посмотрю. И все!

— Димыч, ну голову-то включи. Ночь. Яна спит.

— Я не сплю! — крикнула она и села на кровати, натягивая на себя одеяло.

Вместо ночнушки босс выдал ей свою футболку, и встать в таком виде она, конечно же, не могла. Впрочем, все стало неважно, когда Дима ворвался в комнату, вскочил коленями на кровать и, схватив ее в охапку, встряхнул так, что у нее стукнули зубы.

— Никаких больше отношений до знакомства с семьей, блин! Ясно? Все. Патриархат. Никакой демократии и свободы слова!

Он нес всю эту чушь ей на ухо, сжимая плечи так, что ей было больно, и эта боль странным образом притупляла ту, которую оставило после себя предательство Данилы. Контраст Диминой порывистости и выверенной заботливости Данилы, как ничто, показывал истину: одному нужно было понравиться и произвести впечатление, а другому — ее защитить.

Яна уткнулась в воротник Диминой кожанки, вдыхая запах одеколона и холода. На миг ей даже показалось, что от него до сих пор пахнет Питером и Невой. Было в этом что-то от свободы, которой она так и не научилась пользоваться.

— Я в Питер хочу, — сказала Яна и, стараясь сдержать всхлип, добавила: — Ни разу там не была.

— Поехали. Хочешь сейчас? — Диму немного потряхивало.

— Так, стоп! Сейчас ты ложишься спать в соседней комнате, а утром мы строим планы, — раздался голос Льва Константиновича. — И Питера в этих планах не будет!

— Потому что отсутствие демократии? — шмыгнув носом, уточнил Дима куда-то в ее волосы.

— Потому что встреча со следователем, — терпеливо пояснил босс.

Дима хмыкнул и наконец выпустил Яну. У него подергивался уголок губ и вид в целом был такой, словно ему не помешало бы успокоительное.

— Все уже хорошо. — Она улыбнулась сквозь слезы и попыталась пригладить его торчавшие во все стороны волосы.

— А я сегодня на самолете летел, — невпопад сказал он.

«Из ненависти такое не делают».

Яна вновь попыталась пригладить Димины волосы, потому что слов у нее просто не было. Стоявший у двери Лев Константинович невесело усмехнулся и вышел из комнаты.

— Тебе нужно поспать, — сказала она, потому что правило кривого торта — это ведь не только про еду, это про заботу.

— Меня так штырит, что я, кажется, не усну, — нервно заржал Дима.

— Тогда расскажи, как съездил в Питер.

В его взгляде что-то изменилось. Встав с кровати, он сбросил куртку на пол, а потом улегся поверх одеяла у нее в ногах и подпер голову рукой.

— Мы много гуляли. Там ветрина такая была, что думали: нас в Неву снесет. Особенно Юлу. Она весит как котенок. А еще в музей сходили. Там…

Яна сидела, обхватив колени, и смотрела на Диму. В пятне льющегося из коридора света он выглядел как актер на сцене. И говорил так же: вроде бы негромко, но очень четко и эмоционально, потому что, кажется, эта поездка много для него значила. С одной стороны, Яне было неловко от того, что ему пришлось сорваться в Москву, с другой — она была счастлива сейчас, потому что он был рядом и говорил, говорил, а его слова, как десятки невидимых пластырей, закрывали раны в ее душе, и становилось чуточку легче.

Дима не замолчал, даже когда Лев Константинович погасил свет и стало совершенно темно. Его негромкий и, кажется, чуть простуженный голос будто показывал: смотри, ты не одна, рядом есть те, кто готов протянуть руку и пролететь семьсот километров, наплевав на все свои тревоги и фобии. Потому что ты важнее.

Именно это дало ей силы встретиться с мамой.

Яна ожидала, что все будет как в кино: они, разделенные стеклом, рядом охрана. Но, видимо, дело было в том, что это не являлось очной ставкой. Просто Лев Константинович, пользуясь своими связями, договорился, чтобы Яна могла увидеться с матерью после допроса. Встреча произошла в кабинете все того же следователя, который выглядел так, будто и не уходил с рабочего места. Он сидел за своим столом, а стулья для Яны и мамы стояли у противоположных стен.

Мама не казалась несчастной или напуганной. Она словно была уверена в том, что все это временно — задержание, обвинения. Яну встретила улыбкой и ласковым:

— Ну как ты, солнышко?

И было непонятно, что на это ответить. Потому что именно «солнышко» явилось причиной того, что ее задержали в доме Виталия Генриховича.

Яна, успевшая вообразить все самое страшное, едва не расплакалась от облегчения, увидев маму живой и невредимой. В эту минуту она даже не подумала о предстоящем суде и о том, что их ждет.

— Я хорошо, — собравшись с мыслями, кивнула она.

— Выглядишь бледной, — все так же ласково заметила мама.

На ее запястьях были наручники, и Яне хотелось их снять. Потому что это ведь мама и это… неправильно. Она ведь была тем человеком, которого Яна, несмотря ни на что, очень любила и которому привыкла верить. Чувство вины, наверное, сожрало бы ее изнутри, если бы дверь не скрипнула и в кабинет не заглянул Дима. Он собирался ждать ее в коридоре, но, вероятно, передумал.

— Здрасьте, — сказал он следователю.

— Доброе утро, — хмуро отозвался тот и, кажется, хотел еще что-то добавить, но не успел: его перебила мама.

— Дмитрий Алексеич, давно не виделись.

Она говорила спокойно, но вся ласковость мигом испарилась. А еще на ее губах появилась такая улыбка, что у Яны свело живот. Такой свою маму она боялась с детства, хоть та ни разу и пальцем ее не тронула.

Дима, сделав вид, что не услышал ее слов, посмотрел на Яну, потом на следователя и сказал:

— Я бы хотел поприсутствовать. Можно?

— А давай, — откинувшись на спинку стула, сказал следователь.

— Хотите насладиться моим видом в наручниках? — с усмешкой уточнила у Димы мама, и