И солнце взойдет. Он - Варвара Оськина

птичкой из тех пород, что бьются головой о стекло по причине своей выдающейся тупости. И словно в подтверждение собственной имбецильности, она попробовала вежливо улыбнуться губами в коростах, но встретилась с лёгким прищуром непонятного цвета глаз и нервно хихикнула. Господи…

– Что-то хотели?– спросили у неё по-французски. Монструозный мужчина скрестил на квадратной груди квадратные руки, отчего форменная рубашка едва не треснула. Рене даже показалось, что она услышала жалобный скрип натянутой ткани.– Мадемуазель?

– Я… Эм-м-м.– Чёрт. Думать было намного проще, чем говорить. Медленно выдохнув, Рене изрекла:– У в-вас здесь есть один зак-ключенный…

– Полагаю, не один,– насмешливо перебил сержант, но тут же склонил голову в знак извинения. –Прошу прощения. Продолжайте.

– Ну, в общем, вы прав-вы, кон-нечно.– Рене замялась. –Я пр… просто хотела узнать, как он. Н-не нужна ли ему пом-мощь или как-кие-нибудь мелочи. Может, одежда… Прос… простите, я в первый раз и н-не уверена… Что можно, и как будет прав-правильно. Даже не знаю, до сих пор он в этом от-дел-лении или переведён куда-то ещё…

Способность к вербальной коммуникации окончательно иссякла, когда Рене заметила направленный на неё взгляд. Такой внимательный, что она растерялась, а потом и вовсе затихла. Какое-то время Рене просто молча стояла перед живой громадиной, потом та пошевелилась и немного задумчиво произнесла:

– Приёмные часы с двенадцати до двух и с шести вечера до восьми.

Рене подняла голову, шаря взглядом по стенам в поисках часов, где даже от циферблата будто бы веяло запахом бумаги и зубодробительной канцелярщины. Стрелки показывали десять утра. Ох.

– А можно хот-тя бы узнать…

– С двенадцати до двух,– сурово отрезал сержант, а потом вдруг покосился на разбитый рот и нахмурился.

– Ясно. Изв’ните за навязчивость. Я… я тогда подожду.

– Здесь, что ли?

Кажется, полицейский был удивлен, а она лишь пожала плечами.

– Если я вам не пом-мешаю. До дом-ма далековато…

Повисла мутная пауза. Рене ждала возражений, но, когда тех не последовало, снова заозиралась, теперь в поисках хоть какой-нибудь скамейки. Но большой холл был предательски пуст. Только информационная стойка, неведомые терминалы для ещё более неведомой оплаты и столы с бланками заявлений. Всё. Пол да стены, а до назначенного времени ещё два часа. Ладно. Ничего страшного.

– Вы должны знать, что запрещено напрямую передавать какие-либо личные предметы, еду, одежду или медикаменты,– внезапно вздохнула мясистая скала, а Рене дёрнулась от неожиданности и торопливо обернулась. —Поняли меня?

Полулысые брови требовательно сошлись на переносице, чем вызвали лёгкий приступ заикания вдобавок к тем проблемам с речью, что уже были.

– Д-да, сержант. У мен-ня ничего нет. Не бес… беспокойтесь.

Полицейский фыркнул, очевидно, позабавленный наивной убеждённостью, что словам неизвестной девчонки хоть кто-то поверит, и, кажется, окончательно разочаровался в её умственных способностях. Подумав, что на этом неловкий разговор окончен, Рене собралась было уже отойти, но в спину прилетело покашливание, а следом вопрос:

– Эй! Вы хоть к кому? Вдруг и правда перевели.

Она обернулась, продолжив идти спиной вперёд, и легко улыбнулась одними только глазами до безумия влюбленной женщины.

– К Энтони Лангу. Я пришл-ла к доктору Энтони Лангу.

Сержант вдруг насторожился, ещё больше прищурился, а потом весело и как-то по-доброму хмыкнул. Кажется, он прекрасно знал, о ком шла речь. И Рене уверенно могла сказать – полицейский был удивлён. Да-да, совершенно точно не ожидал услышать ничего подобного, потому что бросил на неё заинтересованный взгляд и пробормотал нечто вроде «охренеть» или «надо же», а затем побрёл в сторону одной из стоек. А там уже ждали и загадочно перешёптывались, но стоило ему усесться к коллегам, как разговоры потеряли последнюю деликатность и взвились на уровень белого шума. Даже на расстоянии в несколько метров, у самой дальней стены Рене чувствовала любопытные взгляды, что бросал каждый, кому сержант сообщал о цели её визита. А потому шрам чесался, и противно зудела кожа под заживавшими потихоньку коростами, но сама Рене оставалась спокойна. Пусть. Пусть судачат, о чём захотят. Ей всё равно. Стоять здесь и ждать пару часов ради проклятых нескольких минут встречи казалось Рене настолько же важным, как есть, пить и регулярно высыпаться. Без этого просто не выжить.

Время тянулось умопомрачительно медленно. Стрелки часов на стене будто застряли и не шевелились, пока Рене не сводила с них взгляда. Людей в холле становилось всё больше, а воздуха меньше. Его так отчаянно не хватало, что пришлось сдвинуться к самому окну. Но хотя Рене давно стянула тяжелую куртку, пушистый свитер по-прежнему неприятно лип к влажной спине. Переступив с ноги на ногу, она устало опёрлась о шершавую стену и прикрыла глаза. Хотелось присесть, а лучше прилечь. Возможно, стоило принять парочку обезболивающих, потому что голову всё туже сдавливало где-то внутри, а разбинтованные локти противно ныли. Накатывала слабость, и Рене давно следовало бы признать, что настойчивое желание увидеться с Тони – чистая глупость и беспардонная навязчивость. Но злиться на себя было поздно.

И всё же Рене не выдержала. Превозмогая подкрадывавшуюся тошноту, она решительно отлепилась от стены, а затем двинулась в сторону стойки, сама толком не зная зачем. Быть может, попросить стакан воды, но ещё вероятнее – взорвать к чертям отделение. Однако стоило влажной ладони вцепиться в столешницу, как мир на секунду исчез. Всего лишь на мгновение, и вот уже Рене поддерживал за руку тот самый огромный сержант. Он просто поднялся со своего продавленного кресла и схватил за локоть, даже не удосужившись перегнуться через стойку.

– Не самое лучшее место для обморока, – пробормотал полицейский, а потом протянул вторую руку, неожиданно подцепил Рене под мышки и легко перетащил на свою половину, где усадил на стул. Перед носом очутилась не самая чистая чашка с мутноватой водой, но Рене благодарно улыбнулась.

Жидкость оказалась с привкусом синтетических сливок, но гораздо лучше, чем абсолютное ничего. Оставалось лишь вздохнуть и пожалеть собственные отказавшие мозги. А ведь она почти нейрохирург, могла бы подумать о паре последствий. Но вместо этого Рене сделала ещё два глотка.

– Спасибо.

– Вы же доктор Роше, верно? – неожиданно спросил тот самый полицейский. Он снова смотрел чуть прищурившись, словно пытался узнать в покрытом шрамами и царапинами лице некое существо, что обычно пряталось за хирургической маской.

– Да, – удивленно кивнула Рене. – Но откуда…

– Филипп Эбе, мой напарник. Оперировался в прошлом месяце после перестрелки.

– Три пулевых, оскольчатый перелом голени и травма головы, – припомнила Рене. Дерьмовый случай. Впрочем, как и все, что брал Энтони.

– Верно, – громила хохотнул и взлохматил