Падение ангела - Лана Шэр

Представляла, как ласкал его слух нежный голос мамы, какими прекрасными эти мгновения могли быть.

— Иногда мама писала мне послания в книгах, чтобы, когда я буду читать их в будущем, я всегда вспоминал о ней. Так она и говорила: «Я хочу, чтобы каждый раз, когда ты будешь открывать свои любимые книги, ты чувствовал, как моя рука ложится тебе на плечо».

На глазах навернулись слёзы и внутри меня всё сжалось. Как это красиво. И трогательно.

— Долго я вообще не мог брать книги в руки. После того, как она умерла, я… мне казалось, что вместе с ней умерло и моё право прикасаться к этим воспоминаниям. Словно кровь на моих руках сделала меня недостойным.

Я старалась не подавать вида, опасаясь, что как и во время игры в «правда или действие», мужчина, почувствовав моё сопереживание, вновь закроется и станет колючим, но сострадание захватило меня, приковав к месту.

— Потребовалось много времени, чтобы вновь найти в себе смелость открыть книги, которые она читала. Это произошло в один день, — чуть нахмурившись, Марк сделал большой глоток виски, ища в обжигающей жидкости поддержки, — После одного очень… неприятного задания, я вернулся домой совершенно разбитый. В ту ночь мы пришли забрать долг у одного парня, который задолжал Виктору.

— Виктор, это тот мужчина, которому…

— Да, которому отец проиграл всё, включая мою мать. И тот, на которого я работал, чтобы отдать его сраные долги. Так вот, в ту ночь… знаешь, сначала казалось, что это обычное дело. Припугнуть, прижать и всё готово. Но всё пошло наперекосяк. Тот парень, к которому мы наведались с напарником, оказался пьян. Не настолько сильно, чтобы быть сговорчивым и помочь нам побыстрее закончить, но настолько, чтобы начать махать дробовиком.

Марк делает паузу и я понимаю, что продолжение истории будет неприятным. И хочу уже было остановить его, как осекаюсь, понимая, что грани какого-либо осуждения и деликатности между нами давным давно стерты. И тёмная сторона Марка для меня перестала быть отвратительной и пугающей.

Наоборот, я нашла в ней больше правды и откровения, чем в чём-то ещё.

Поэтому я хочу узнать эту историю.

— На его визг примчалась жена, которая была на заднем дворе, и этот идиот выстрелил в неё, испугавшись и от неожиданности не совладав с собой.

Хмурюсь, сжимая кулаки чтобы не закрыть рукой рот и не сбить рассказ Марка, потому что его откровение сейчас было невероятно важным и ценным для меня. По крайней мере я могла отключиться от собственных переживаний.

И где-то в глубине души я была благодарна за возможность прикоснуться к душе мужчины, чувства к которому теперь так сильно сводят меня с ума своей неуместностью и глубиной.

— И в тот момент, когда она упала… он закричал, как кричат тогда, когда осознают непоправимость содеянного и, буквально через секунду вышиб себе мозги, забрызгав стену и лишив себя пытки проживать в памяти эпизод смерти жены от собственных рук.

— Это просто ужасно, — отвечаю шёпотом, действительно испытывая ужас от того, как много насилия, боли и смерти видел Марк.

И в какой-то степени виной тому был его собственный отец.

— Главное дерьмо в том, что всё это время в комнате, в сраном шкафу прятался их пятилетний сын. Мальчишка, который видел, как его пьяный отец застрелил мать, а затем пробил себе голову дробовиком.

Тут я уже не выдерживаю и закрываю рот рукой, всхлипывая и рисуя перед глазами настолько страшную картину, что становится не по себе.

— Марк, я… мне так жаль.

— С того дня он замолчал. На долгие годы. Мальчик, потерявший всю семью меньше чем за пять минут, настолько глубоко ушёл в себя, что за долгие годы не издал ни звука.

— Откуда ты это знаешь?

Марк ответил не сразу. Но когда он заговорил, я едва сдержалась, чтобы не залиться слезами от того, насколько же противоречивый человек сидит сейчас передо мной и от переизбытка чувств от прожитого и услышанного сегодня.

— Я стал его опекуном. Неофициально. Он не знает меня и мы не общаемся, но… я взял на себя все финансовые расходы и положил на его счёт достаточно денег, чтобы он смог выбрать любое образование или жильё, которое только захочет. По документам всё оформлено как наследство родителей.

— Ты не рассказывал, — зачем-то произношу я, будто когда-то у нас было время для подобных разговоров или, к своему стыду признаюсь, будто я когда-то готова была увидеть в Марке что-то кроме того, что омрачало бы его образ в моих глазах и приравнивало бы этого человека к дьяволу.

— Вот рассказал, — с лёгкой полуулыбкой отвечает мужчина, осушая бокал и ставя его на столик, — В ту ночь я вернулся домой и, почувствовав, что выпивки будет недостаточно, потянулся за книгой. Думаю, я хотел почувствовать себя не таким подонком, каким был. Будто взяв в руки книгу и увидев там мамин почерк, я снова стал бы… собой.

— Собой, — одновременно закончили мы, и ситуация снова отбросил меня в воспоминания.

Не зная ещё что собираюсь сделать, я подползла к Марку ближе и прижалась к нему, обхватив руками его шею и обняв так, будто мы обычная милая парочка, ведущая вечером тёплые душевные разговоры у камина.

И в это мгновение я почувствовала, хоть и на доли секунды, что такой сценарий возможен. Не в этой жизни и уж точно не в этой реальности, но как фантазия — да. И, закрыв глаза, я позволила себе раствориться в этом ощущении, чувствуя как крепкие руки мужчины сжали меня в ответ, привлекая к себе ещё ближе и гладя спину так нежно, будто это и вовсе мне мерещилось.

Эти мгновения нежности, доверия и уязвимости я запомню навсегда.

Как и то, что случилось дальше.

Раздался звонок телефона и Марк, мягко отстранив меня немного, ответил, после чего я почувствовала, как все мышцы его тела напряглась до предела.

— Где? Понял. Будь там. Никого не выпускай.

Уже по его голосу было понятно, что дело очень плохо. А после его слов я поняла, что хорошего действительно ждать не придётся.

— Её нашли. Поехали. Срочно.

Глава 37

В машине тихо, как на кладбище.

Но это только снаружи. Внутри меня паника такого уровня, что кажется, будто изнутри я истошно кричу, швыряя всё,