Найди - Фэя Моран

и поцелуев. Стоит ему дотронуться до меня, и я начинаю сходить с ума.

К счастью, воздух кончается в лёгких быстрее, чем обычно, так что нам обоим приходится отстраниться, иначе, боюсь, у меня остановилось бы сердце.

Гай закрывает шкатулку с кольцами, поправляет рубашку, а я в тайне мечтаю, чтобы он снял её, отбросил в сторону и позволил мне снова им полюбоваться.

— Куда это ты ездила, кстати? — спрашивает вдруг он.

Я напрягаюсь изнутри, но стараюсь не подавать вида. Заправляю за ухо прядь волос, прочищаю горло и отвечаю:

— С Зайдом катались.

Мои слова будто вызвали у него уже особенный интерес. Он поворачивает голову в мою сторону: его брови нахмурены, а губы поджаты.

— Катались с Зайдом? — переспрашивает он. — С чего бы вдруг?

— Ну, я просто попросила. Хотела немного подышать свежим воздухом и выйти из этой тюрьмы.

— То есть, просто попросила? Ни с того, ни с сего просто попросила его покататься, а он согласился?

Я вдруг слышу в его голосе знакомые нотки. Обычно таким же тоном я высказывала своё недовольство касательно глупых девиц, которые глазели на него в ресторане.

Улыбаясь, я щурюсь:

— Ты что, ревнуешь меня?

Он отворачивается:

— Нет. С чего ты взяла?

— О-о-о, мой любимый меня ревнует! Как это мило, чёрт возьми!

— Каталина, не говори глупостей. — Гай качает головой.

— Но, знаешь, ревновать к Зайду очень глупо. Хоть и в каждой его речи обязательно звучит слово «член».

Гай цокает, тяжело вздыхая. А мне почему-то так радостно видеть, какое волнение отражается в его глазах. И умиляет то, что он пытается казаться хладнокровным и безразличным, а на самом деле взгляд говорит сам за себя.

— Слушай, у меня будет к тебе просьба, — вспоминая, произношу я с трепетом в груди. — Я хочу поехать к родителям. Очень. Отвезёшь меня к ним? — Со смешком я добавляю: — Сам можешь не показываться им на глаза. И всё же они, я думаю, должны знать, что я замужем теперь. Мама об этом мечтала, хоть, конечно, и не думала, что это произойдёт при таких обстоятельствах.

Гай вдруг замирает. Его руки, до этой секунды расставлявшие на столике флаконы с одеколоном, останавливаются в одном положении.

— Прости, — говорит он твёрдо, — но это невозможно.

Я напрягаюсь от этих слов. Расчётливых, уверенных и каких-то даже грубых. Опираюсь на стену около него и скрещиваю руки на груди, ожидая объяснений.

— Что значит невозможно?

— То и значит. Я не пущу тебя к ним.

Чувствую, как недоумение уже превращается в возмущение.

— В каком это смысле? — Резко выпрямившись, я подхожу ближе к нему. Глаза Гая встречаются с моими, и по взгляду кажется, что он уверен в своих словах. — Как это «не пущу тебя к ним»? Я хочу поехать к папе с мамой. К своим родителям, и ты не можешь мне запретить это.

— Могу. Даже не сомневайся.

Снова Гай напоминает о том, кто он такой, мне не пришлось делать этого, как просил сегодня днём Зайд. Спокойный, но хладнокровный парень, знающий, что он делает, и не желающий отступать от своих решений.

— А если я пошлю тебя и поеду туда сама? — спрашиваю я, злясь с каждой секундой всё сильнее.

— Я привяжу тебя к кровати, если потребуется, и ты точно не сможешь никуда поехать.

Я бросаю взгляд на его кровать, а потом быстро возвращаюсь к его лицу.

— Ты издеваешься?! — Развернувшись, быстрым шагом направляюсь к двери, но рука Гая хватает меня, оттаскивая обратно. — Отпусти меня! Я хочу поехать к родителям! Я должна поговорить с ними!

— Это невозможно, — спокойно твердит Гай одно и то же. — Ты не можешь ехать к ним.

— Почему?! Дело снова в твоей проклятой семье?! Но я ведь стала Харкнесс! И твоему отцу нужна была я, моей смерти он хотел! А теперь, когда всё в прошлом, я могу повидаться с родителями! В чём проблема?!

— В том, что их нет в Сиэтле уже как две недели.

Его слова не шокировали бы меня в другом случае, но сейчас они звучат грозно и будто бы с потаённым смыслом, который мне не понравится. Единственная причина, по которой папа с мамой могли покинуть Сиэтл — очередной отдых в каком-нибудь курортном городе, а я сомневаюсь, что после моего исчезновения у них было бы настроение где-то развлекаться.

— Почему? — спрашиваю я, заметно успокоившись, потому что злость обратно сменилась недоумением. — Куда они уехали? Где они сейчас?

— Далеко отсюда.

— Зачем?

У Гая словно дыхание останавливается. Меня это напрягает вдвое сильнее, чем его выражение лица.

— Я не уверен, что тебе нужно знать это.

— А я уверена, что мне нужно всё знать.

Он отрицательно качает головой, опуская взгляд вниз. Будто избегает моего взгляда. Выпускает из своей хватки моё запястье, но я хватаю его за руку, когда он делает шаг в сторону.

— Гай, говори, — почти приказываю я. — Сейчас же.

— Нет.

— Ты должен мне сказать, раз начал!

— Я не должен тебе ничего говорить, Каталина.

Крепче сжимаю его руку, будто моих сил было бы достаточно для того, чтобы его припугнуть. Однако я знаю, что их совсем не хватит для того, чтобы и на миллиметр его сдвинуть с места.

— Гай. — Мой голос уже груб. Я не собираюсь любезничать. — Если ты сейчас же не признаешься сам, я выведаю всё у Зайда. Он с удовольствием расскажет, ведь не является тем, кто любит секретничать.

И будто в доказательство своих слов я разворачиваюсь, но он перехватывает мою руку прежде, чем я успеваю сделать пару шагов.

— Сядь, — приказывает он.

— Я тебе что, собачка, чтобы со мной так разговаривать?

— Каталина.

Я послушно сажусь из-за одного его взгляда, который он в меня бросает, и ненавижу себя за это. Хотя и видно, что он собрался что-то сказать.

— Хорошо, я скажу тебе, в чём дело, — говорит Гай, вставая передо мной.

Когда я сижу, я будто становлюсь в миллион раз меньше него. Когда он стоит во весь свой рост и смотрит на меня сверху-вниз.

— Я слушаю, — тороплю его я.

— Почему ты такая упрямая?

— Потому что научилась добиваться своего. Не помнишь,