Ты – всё (СИ) - Елена Тодорова

И, наконец, после всех событий нас приглашают на ужин. Трапеза проходит в соответствии с давними японскими традициями в одном из ресторанов в здании корпорации — за низкими столиками, сидя на татами[1]. И обслуживают нас настоящие гейши. Ну, по крайней мере, выглядят они как настоящие: кимоно, «белый» макияж, характерные прически.

— Надеюсь, спать мы будем не на полу, — бубнит Павел Леонидович. И, спохватываясь, спешно останавливает переводчика: — Это не нужно говорить! Скажите, что я в восторге.

Девушка улыбается и мягким, с несколько смешными звуками голосом выражает «восхищение» нашего юриста.

Канэко складывает перед собой ладони и слегка кланяется. Мы, не сговариваясь, зеркалим жест.

— Прежде чем мы подпишем контакт, вы должны полюбить нашу страну, — заявляет мгновением позже.

Тэмпура, лапша удон, овощи и мясо тэппанъяки, которые готовят здесь, делают и в наших ресторанах восточной кухни, но вкус, на мой взгляд, достаточно сильно отличается. И выигрывает, без сомнения, родина блюд.

Мы едим, пробуем сакэ, слушаем японскую этническую музыку, и в один момент я ловлю себя на том, что погружаюсь в какое-то особое умиротворенное состояние.

— Гармония — вот что я сейчас ощущаю, — делюсь с присутствующими. — Воодушевление и одновременно покой.

— Эта положительная энергия и является самой сильной, — отмечает господин Канэко с улыбкой.

— Проснулась твоя Сукэбан? — шепчет мне на ухо Ян, едва внимание присутствующих уходит в сторону завораживающего танца гейш.

Я заливаюсь жаром. И вместо ответа слегка стискиваю его бедро рукой.

После ужина нас отвозят в отель. Лукреция Петровна с Павлом поднимаются в номера, а мы с Яном отправляемся прогуляться по ночному городу. Несмотря на то, что после корпоратива все сотрудники Brandt знают о предстоящей свадьбе, отношения свои не демонстрируем. Оба предпочитаем вести себя сдержанно. И вот, наконец, оставшись вдвоем, можем взяться за руки.

— Почему ты смеешься?

— Вспомнилось, как удивился, узнав о нас, родной отдел планирования.

— Ну да, мне же пришлось все-таки взъебурить тебя на работе.

— Это было люто, Ян Романович. У меня чуть кожа не сползла.

— Снова претензии?

— Нет. Все нормально. Я расту, когда ругают за дело. Расту же?

— Несомненно, — подтверждает Нечаев. Обнимая, шепчет на ухо: — Ты умница.

— Спасибо, — благодарю смущенно. — Просто… Подумай только! Этот инцидент, а на следующий день корпоратив, где ты объявляешь о нашей свадьбе.

— Марина-Арина… Господи, да все! Все были потрясены!

— Прокатимся по реке? — предлагает Нечаев.

— Вообще, я боюсь, — признаюсь. — Но с тобой рискну.

Ян договаривается об аренде лодки.

Я вся трясусь, пока помогает мне сесть на одно из сидений. Обхватывая себя руками, смотрю на Яна и стараюсь абстрагироваться от того, как качается лодка на воде. Он устраивается напротив меня, снимает пиджак, закатывает рукава рубашки и, взявшись за весла, рассекает темную гладь.

Я обхватываю себя руками и зажмуриваюсь.

Нечаев смеется.

— Иди сюда, Зая.

Стоит ему позвать, вслепую бросаюсь вперед. Оборачиваясь, устраиваюсь между его ног прямо на деревянном днище. Лишь после этого могу открыть глаза.

— Нормально? — звучит тихо над моей головой. — Смотри, как красиво.

Его голос очаровывает сильнее, чем раскинувшаяся вокруг нас природа. Небоскребы возвышаются над пологими склонами и растущими на них пышными деревьями, но внимание на себя не перетягивают. Скорее подсвечивают живописные пейзажи. Где-то вдалеке играет монотонная японская мелодия. Меня укачивает. Отдаваясь тому, что вижу и что чувствую, полностью расслабляюсь и начинаю наслаждаться.

— Это незабываемо. Ни на что не похоже, — шепчу в благоговении. — Колыбель жизни.

— Хотел, чтобы ты это увидела, — говорит Ян.

А я вспоминаю, как признался в любви. Чувства по-новой захлестывают. И не радость это вовсе. В тот момент я плакала от счастья. А сейчас… Эмоций гораздо больше. Это нечто осязаемое. Любовь, которую можно не просто услышать. После слов Нечаева ее можно касаться. И я трогаю. Трогаю его предплечья, чтобы впитать эту энергию. Сначала ее слишком много, а уже через мгновение мало.

— Я люблю тебя, — выдыхаю, прижимаясь губами к запястью Яна.

Он молчит, продолжая грести.

И хоть нам уже не так важны слова, я включаю ревнивую сучку.

— Интересно, если бы ты был без меня, тебе бы предложили одну из гейш?..

Нечаев, конечно же, смеется.

— Ю, — толкает, оставляя весла. Обхватывая меня руками, прижимается лицом к шее. — Вопреки расхожему мнению, которое гоняет по европейским странам, никаких сексуальных услуг гейши не оказывают. Это миф. Предложить нечто подобное в Японии — моветон.

— И откуда в тебе столько?.. — вздыхаю я. — Как ты всему этому научился? Дипломатическому общению в том числе. Ты был великолепен! Ах, о чем это я? Ты же Ян Нечаев! Тебе не надо было учиться.

Он снова смеется. Уже тише.

— Я просто смотрю и вижу то, что люди транслируют. Запоминаю особенности. Чувствую, что от меня ждут. Соизмеряю, сколько сам готов дать.

— А мне… Сколько? — толкаю едва слышно.

— Очень много, Ю. Все, — заключает емко.

— Любишь?

— Люблю.

— Ой… — вскрикиваю, едва внутри жгучая волна стихает. — Что это, Ян? Что это? — указываю пальцем в сторону неоново-синего свечения.

Ян отрывается от моей шеи, вскидывает голову и смотрит вдаль.

— Это на заливе. Сверкающие кальмары. Местный деликатес. Их сейчас вылавливают.

— О-бал-деть! — разбиваю по слогам, не в силах оторвать взгляда. — Это красивее северного сияния.

— Ты его видела?

— Вживую, конечно, нет… Но так подумала…

— Поцелуй меня, Ю, — выдает Нечаев очень-очень тихо.

И я забываю о том, что секунду назад завораживало. Разворачиваясь, обвиваю его шею руками, ловлю горячие губы и со вздохом принимаю влажный язык.

— Я люблю тебя, люблю… — выбиваю строем неровных слогов.

Ян сжимает крепче, углубляет поцелуй и заставляет сходить с ума от счастья.

[1] Татами — маты, плетенные из тростника игуса и набитые рисовой соломой.

54

Я не Бог, не гений, не святой.

Но я стараюсь.

© Ян Нечаев

Контракт подписываем на четвертый день нашего пребывания в Японии. Юния выражает общую корпоративную мысль, мол, я один все это время был уверен в успехе и не бился с ними в мандраже последние сутки. А я ни хрена не был уверен. Просто не считаю приемлемым демонстрировать свои переживания.

Прощаемся с Канэко и остальными сотрудниками за обедом. У Ю на глазах слезы блестят. Она быстро привыкает к людям. Тяжело переносит моменты расставания. Канэко это, конечно же, тоже улавливает. Добродушно смеется, когда Ю складывает перед собой кисти и, склоняя голову, прячет заплаканное лицо. Очарован, ничего удивительного. Протягивая к моей Зае руки, побуждает ее вложить в них ладони. Сжимая,