Сьюзен Айзекс - Волшебный час

Миссис Робертсон могла бы болтать без умолку с той абсолютной самоуверенностью, которую придавала ей слава Самого Незабываемого Персонажа Южной Стрелки. Честно говоря, я так бы ее и не вспомнил, если бы не вошел в эту кухню.

Что это была за кухня! Какой-нибудь фанат XVIII века умер бы от зависти. Связки чеснока, пучки трав и кореньев, медные котлы и плетеные корзины свисали со стен и потолка… На двухметровом кирпичном камине прицеплен железный чайник. Этот камин был таким громадным, что Сай мог бы играть в нем в прятки.

Миссис Робертсон отвернулась, чтобы срезать корочки с сэндвичей, которые она сооружала для копов, и принялась организовывать безупречную конструкцию замысловатой формы: снизу — плавленый сыр, в середине — бледно-розовый паштет, а над ним — темно-красное копченое мясо. Короче, поднос с сэндвичем смотрелся как добротно сделанная архитектурная модель летнего дома стоимостью миллионов в десять.

— Ну как? — поинтересовалась она. — Это мое коронное изделие. Слушай, Стив, когда ты показал мне свой жетон, я, конечно, тут же вспомнила: кто-то мне говорил, что ты стал копом. Хотя, как ты догадываешься, между нами девочками, уж кого-кого, а тебя я представить в униформе не могла. — Она наморщила нос, что означало, думаю, следующее: ну и что, что у тебя оружие и жетон копа, для меня ты все тот же прыщавый мальчуган. — Тебе очень идет форма.

Сама Мэриэн Робертсон ничуть не изменилась с тех пор, как высиживала все школьные бейсбольные матчи в первом ряду. Темнокожая, маленькая, с округлыми чертами лица, — милая пампушка, выглядящая так, будто бы ее слепили из куска теста, пропитанного какао. Единственное, что изменилось в ней — ее волосы. Ощущение такое, что, готовясь к карнавалу, она нахлобучила седой парик — чтобы во время перерыва в матче все просто умерли от смеха. Раньше, бывало, она заявлялась в школу, — и это тоже было незабываемо — и приносила пирожные «для ребятишек», вручая возвращающимся со спортивной площадки по шоколадной трубочке или ореховому печенью и крича при этом: «Там у меня еще много!»

— Миссис Робертсон, я знаю, что с вами уже беседовал сержант Карбоун, но у меня есть к вам еще парочка вопросов. Что за особа здешняя горничная?

— Горничная? Ничего выдающегося. — Миссис Робертсон открыла стеклянную дверцу громадного буфета, оглядела лежавшие там дыни и вытащила одну из них. Это был огромный бежевый шар, долларов, наверное, за двадцать пять, — особый, генетически выведенный сорт мускусной дыни.

Я заглянул в блокнот.

— Здесь только одна горничная, Роза?

— Верно.

— Негритянка, белая, латиноамериканка?..

— Португалка, — отрезала Мэриэн Робертсон. — Росточку небольшого, но все же повыше, чем я. Каких-нибудь метр шестьдесят. Знаешь, была такая песенка. — Она откашлялась и запела: — Метр шестьдесят, лазоревые очи, о, что за метр шестьдесят… Господи, что это я распелась? Прости, Стив. Ну и ну! Четырнадцать лет работала у мистера Спенсера, и вот его убили, а я пою…

— Бывает. Я вижу, как вы расстроены, и это понятно. — Я умолк ненадолго. — Вы ладили с ним?

— Ну… В общем, ладила. То есть он был такой вежливый. Такой обходительный. Впрочем, ты сам знаешь, каковы они в разговоре, эти ньюйоркцы.

Я кивнул. Мы, местные, прекрасно знали, какая пропасть отделяет нас от пижонов из Нью-Йорка. И каждый, кто раз и навсегда это усвоил, считал себя совершеннейшим созданием.

— По правде говоря… Да ты и сам знаешь киношников. Но мистер Спенсер был богачом до мозга костей, — совсем не выскочкой, не транжирой.

— А вам-то самой он нравился?

— Как тебе сказать… Сейчас, когда задумываешься над этим, я не уверена. Уж слишком он был благовоспитанным.

— Он вел себя холодно? Отстраненно?

— Нет. Очень сдержанный, держал дистанцию. Много улыбался. Никогда не смеялся в голос. Никогда не изменил четырнадцать лет назад принятой линии поведения. Будто заучил наизусть сценарий «Как вести себя с кухаркой». Такие дела. Бывало, шутил, что придется заложить дом, чтобы расплатиться за купленных мною цыплят — а я всегда запасаюсь цыплятами впрок. Четырнадцать лет одна и та же шутка. Надо отдать ему должное, он и в самом деле был крайне вежлив, благодарил после каждого обеда, а если чем-то был недоволен, — а это случалось очень редко, — просто замечал: «Что-то я не разобрался в этих фруктах с шоколадной подливкой». — Она открыла пластиковый пакет и дала мне пирожное. — Венские миндальные вафли.

— Спасибо. Вернемся к горничной, миссис Робертсон. Так как она выглядит?

— Как я сказала, небольшого роста. Кожа смугловатая, и вся рябая, бедняжка.

Пирожное было очень вкусное. Я улыбнулся.

— А волосы какого цвета?

— Эй, парень, как тебе идет улыбка! Ты должен почаще улыбаться. У тебя все лицо засветилось, как рождественская елка.

— Так какие волосы у Розы, миссис Робертсон?

— Что там было с самого начала, только одному Богу да ее матушке знать, хотя думаю, она — шатенка, вот как ты. Сколько она здесь работает, — миссис Робертсон сокрушенно покачала головой, — шевелюра у нее зверски красного цвета.

— Вы с Розой — единственные, кто здесь работает? А где же шоферы, дворецкие, обслуга?

— Никого. Когда он принимал гостей, то нанимал официантов и барменов. Для города держал водителя, но обычно он добирался туда на вертолете, а по городу ездил сам в своей итальянской спортивной машине.

Я протянул руку за следующим пирожным. Когда она дала мне его, я спросил:

— А кто сегодня побывал в спальне вместе с Саем Спенсером?

— Что-что? — переспросила она удивленно.

— Кто-то был в спальне для гостей.

— Кроме мистера Спенсера?

— Да.

— В самом деле? Понятия не имею, Стив. Знаешь, они жили с Линдси Киф. Но там, в квартире. А с чего ты взял, что кто-то побывал в спальне для гостей?

Я откусил еще кусочек пирожного.

— Есть некоторые основания, — ответил я. — Значит, вы не слышали, чтобы кто-то поднимался наверх?

— Только мистер Спенсер. Он был дома весь день, собирался ехать в Лос-Анджелес, говорил по телефону. Должен был отправиться нынче утром, но потом решил заскочить на съемочную площадку, и я подумала, что его планы слегка изменились.

— Выходит, к нему никто не приходил?

— Да нет. — Она задумалась на секунду, а потом добавила: — То есть голову на отсечение я, конечно, не дам, потому что, по правде говоря, по пальцам можно перечесть, сколько раз в жизни я подымалась на второй этаж этого дома. Но насколько я знаю, он все это время был один.