Оливия Голдсмит - Крутой парень

— Фил, если я наберу этот номер и там не окажется Джеффа, я отрежу тебе эту руку.

— Давай, действуй, — спокойно сказал Фил, затягиваясь сигаретой. — Конечно, ты будешь выглядеть психованной стервой, да и я окажусь в дерьме, но валяй дальше, мне наплевать.

Трейси остановилась. Он действительно спокоен или только притворяется? Она не могла этого понять. А хотелось ли ей это знать на самом деле? Фил сделал глубокий вдох и громко выдохнул.

— Только если подойдет подруга Джеффа и взбесится, не ругай за это меня. Она ненавидит, когда ему звонят туда. Особенно женщины. Да еще так поздно.

— Поздно? Еще только половина одиннадцатого. — Она уже опаздывала на встречу с Джоном!

— Лучше перестань суетиться, иди сюда и делай то, что тебе на самом деле хочется, — предложил Фил.

Иногда она его просто ненавидела. Фил отложил сигарету и открыл ей объятия.

— Ты еще не ушла, а я уже соскучился по тебе, — сказал он, перекатился так, чтобы оказаться сверху, и поцеловал ее. Его тело было не таким массивным, чтобы пригвоздить ее к постели, но ей нравилось чувствовать на себе его тяжесть. Его рот горчил от табака, но язык был теплым и быстрым. Он осваивал ее рот, ища заветные местечки. Трейси уронила телефонную трубку и взяла бутылку с водой, которую держала на столике рядом с кроватью.

— Я тоже хочу немного воды, — сказал Фил, поднимаясь на локтях.

— Она вся твоя, — ответила Трейси и полила его из бутылки. Просто на тот случай, если он соврал.

Фил завопил, но она не отреагировала. У нее не было времени докапываться до правды, а может быть, Трейси и не хотела ее знать. Она уже ужасно опаздывала на встречу с Джоном. Трейси натянула одежду, скользнула в туфли и поспешила к выходу.

— Я ушла, — крикнула она от двери, смеясь.

Последняя картина, мелькнувшая перед глазами Трейси: Фил, старающийся выпутаться из мокрых простыней, прилипших к его телу.

Глава 5

Окна огромного кабинета Джона, располагавшегося в торце здания штаб-квартиры «Микрокона», выходили на парк с аккуратно подстриженными деревьями. Вместо обычной офисной мебели, которую ему предлагали дизайнеры фирмы, Джон использовал средства на покупку пуфиков-трансформеров [6], покрытых искусственной кожей кофейного цвета. Не меньше полудюжины бесформенных сидений были расставлены по комнате, а в центре находился кофейный столик, действительно сделанный из акриловых кофейных зерен. Джону больше всего в кабинете нравился этот столик.

Почти все стены кабинета были увешаны узкими полками. На них стояли не книги и даже не диски с программами, а солидная коллекция героев мультфильмов, которые он приобрел для работы, — в годовом бюджете на это отводилась внушительная сумма. Оставшееся место занимали бесчисленные игрушки-футляры с леденцами «Пез»; это была его собственная коллекция — более четырехсот тюбиков с головами героев мультфильмов. У него была даже Бетси Росс [7], единственная игрушка, прототипом которой послужил реальный человек.

Джону очень нравилась атмосфера его кабинета. В этом сумасшествии заключался определенный смысл. Люди легко здесь осваивались, приходили в игривое настроение и начинали фантазировать. Но на его рабочем столе не было ничего лишнего. Всего три фотографии в рамках из тика: мама; Джон и Трейси на выпускном; маленький Джон с мамой и папой сразу после того, как они посадили глицинию у двери своего дома, и непосредственно перед тем, как Чак ушел от них.

Джон достал полароидный снимок, который мать сделала во время последней встречи, и вставил его в уголок третьей рамки. Он смотрел на фото: Джон Делано, двадцати восьми лет, обнимал свою мать. Неожиданно картинка перед его глазами изменилась. Фотография стала черно-белой, пропали цветущая глициния и взрослый Джон. Маленький Джон и его молодая мама стояли обнявшись, а мистер Делано проходил мимо них, сгибаясь под тяжестью двух чемоданов. Джон моргнул, и видение из прошлого исчезло. Он встал и отошел от стола.

Как же он устал! Не говоря о несчастном желудке, который вот-вот лопнет. Еще повезло, что Тони, его предпоследняя мачеха, в последнюю минуту отказалась от встречи, иначе его желудок просто не выдержал бы. Джон посмотрел в окно на залитый светом парк, окруженный темнотой. Было почти десять часов, но, несмотря на воскресенье, в «Микроконе» еще работали. Здесь все гордились количеством своих рабочих часов. Воскресенье было всего лишь еще одним рабочим днем, и даже сейчас стоянка была наполовину заполнена машинами. Джон погладил себя по животу, уселся на один из пуфиков и поерзал, устраиваясь поудобнее. Что-то в Дне матери всегда огорчало его. И не только шлейф покинутых женщин, который его отец оставил за собой.

Джон рос под аккомпанемент женских жалоб — не только брошенных жен отца, но и дам, приходивших в гости к матери на чашку кофе. Другие женщины рассказывали еще более ужасные истории о своих бывших мужьях. Истории, которые он подслушивал, прячась за диваном в гостиной. Подруги его матери, казалось, были не способны ни забыть своих мужей, ни найти себе новых, которые обращались бы с ними хорошо. «Почему они это терпели?» — удивлялся Джон. Он представил себе Барбару и ее кулинарные шедевры. После угощения последовал обязательный вопрос: «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?» Он вспомнил костлявые плечики Джанет, когда она повернулась к нему спиной, притворяясь, что ставит цветы в вазу, и спросила: «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?»

Нет, это был не День матери. По крайней мере, не для него. Для него это был День «У тебя есть какие-нибудь новости об отце?» или День «Ты с кем-нибудь встречаешься?». Джон покачал головой, закрыл глаза и снял очки, чтобы потереть покрасневшую переносицу. У него в запасе было еще два часа перед традиционной полуночной встречей с Трейси и, несмотря на срочную работу, он просто закрыл глаза, чтобы подремать минуту или в крайнем случае минут десять.

Джону приснилось, что ему одиннадцать лет, и он сидит в ресторане за столиком напротив отца. Перед ним нетронутая яичница с растекшимися белками и засохшими желтками. Его отец отделяет ребром вилки куски жидкого белка, помещает на куски подгоревшего тоста и запихивает их в рот. Джон знал, что он спит, но мужчина напротив выглядел таким реальным, он так идеально воплотился в его сне — было просто невозможно поверить, что его нет рядом. Джон мог бы сосчитать все волоски на его обросшем к вечеру подбородке. Чак прикончил последний кусок яичницы, вытер тарелку одним из тостов Джона и принялся его жевать. Затем он наклонился вперед и доверительно сказал:

— Хорошенько запомни, сын, на свете не существует женщины, которая не поверит в ту ложь, в которую она хочет верить.