Фиона Уокер - Море любви

– Я тут ради твоего прихода убралась на скорую руку, – гордо заявила Фили. – Поэтому успела накрасить только один глаз. Вино в холодильнике, открой бутылку, а я пока дорисую второй глаз.

Мимо мешков с глиной Эллен пробралась по ковру, заваленному непарными туфлями и собачьими объедками, к доисторическому, тронутому ржавчиной холодильнику, где не оказалось ничего, кроме вина и фруктов.

Несмотря на фантасмагоричность обстановки, гостья ощущала себя на удивление легко. Это жилье напомнило ей домики серфингистов в Корнуолле или битком набитые вагончики-камперы на дорогах.

Озираясь в поисках штопора, Эллен не могла понять, где же спит Фили. Коттедж состоял из одной-единственной комнаты, очень высокой, с двумя каминами на противоположных стенах. В одном из них находилась большая печь для обжига. Одежда была свалена в две огромные кучи, которые приняли форму диванов, что косвенно свидетельствовало о наличии тех, хотя сами они не были видны. У стены с высокими французскими окнами расположились скамьи, заляпанные глиной, полки, раковина и гончарный крут. За открытой дверью Эллен увидела небольшую террасу, заваленную горшками, каким-то предметами, садовыми украшениями – одни были покрыты глазурью, другие – нет, а какие-то и вовсе разбиты.

Кровати не было нигде. Где хозяйка спит, так и осталось неясно, а ведь с ней живет еще дочь-школьница.

– А Даффодил нет дома? – спросила Эллен у Фили. Та уже подвела глаза черной блестящей тушью, так что теперь они походили на кружочки киви. В алом бархатном топе, облегавшем ее формы, и огненно-оранжевой длинной шелковой юбке Фили выглядела потрясающе. Эллен почувствовала себя жалкой в своих лучших вельветовых брючках кремового цвета и белой блузке. Она полагала, что этот наряд наилучшим образом подчеркнет ее загар, но рядом с ярким великолепием Фили ощутила себя серой мышью.

– Девочка сейчас в школе, – пояснила Фили, осторожно вынимая два стакана из кучи грязной посуды, громоздившейся в раковине. Открыть кран, чтобы помыть их, ей не удалось. – Она приедет на выходные. Вот уж расцелую-то мою ласточку! Бедняжка, они там занимаются, как проклятые, готовятся к этим ужасным экзаменам. Иногда я даже радуюсь тому, что сама избежала таких мучений. Это студия моего папы. – Она опять перепорхнула на другую тему и перешла со стаканами ко второй раковине. – Тебе тут нравится?

– Да, – кивнула Эллен, пытаясь старым ржавым штопором открыть бутылку, на разноцветной этикетке которой значилось просто «Дешевое белое вино».

– Мне это подходит, – сказала Фили без особой уверенности в голосе. – Я не могу переехать в замок. Папа завещал его Дилли. По крайней мере, эти акулы из недвижимости не могут его оттяпать. Ей исполнится восемнадцать в августе, и, когда дочка вступит в права наследства, я стану ее квартиранткой. – Она протянула два вымытых стакана, на ободках которых остались следы губной помады. – Готово! Ослепительно чисто!

Эллен разлила вино по стаканам.

– Скульптуры в саду – работы твоего отца? – спросила она, подавая стакан Фили.

Та кивнула:

– Да, в основном. Он много экспериментировал с бронзой. Я не могу продать их. Ирония судьбы – я хочу работать в бронзе, но мне это не по карману. Поэтому леплю из глины горшки и гномов. Продай я хоть одну его работу – и у меня появились бы деньги на двадцать моих собственных. Но их-то уж точно никто не купит, – рассмеялась Фили. – Вот в чем разница между нами. За новую дружбу!

«Дешевое белое вино» оказалось неожиданно хорошим. Поскольку сесть было некуда, они бродили по террасе и потягивали вино.

– Итак, вот тебе вкратце суть дела. – Фили уже опорожнила свой бокал наполовину. – Сегодня вечером Белль собирает в своем особняке сливки нашего общества – иными словами, самых богатых и самых талантливых, и проводит аукцион. Идея заключается в том, что таланты вроде нас с тобой продадут свои услуги богатым бездарям типа Хейтсов из «Джин Паласа», чтобы собрать деньги на реставрацию сортира с видом на реку.

– Речного каприза?

Фили пожала плечами.

– Как ты понимаешь, я не горю желанием его реставрировать, но Белль умеет убеждать, ты еще узнаешь. Я, каюсь, пообещала вылепить бюст из глины, что честно говоря, чересчур щедро с моей стороны. Ты представляешь себе, сколько времени требуется, чтобы изваять человека?

Эллен высказала предположение, что немало.

– Ты – счастливица, ты сделаешь массаж, и все. Очень просто. Я думаю, сеанс занимает не больше часа. Хотя ума не приложу, кто рискнет купить твой лот. У нас тут очень консервативная публика. Но мы должны предложить твои услуги обязательно. Это особенное мероприятие – только избранная публика, строго по приглашениям. Неграм, ирландцам и Викам вход воспрещен.

Эллен хотела задать вопрос, но Фили уже продолжала:

– Сегодня должно быть интересно. Не беспокойся, ничего ужасного – просто забавный спектакль. Шпора появится на сцене впервые за десять лет. Как ты думаешь, успеем мы побаловаться травкой? – спросила она, как спрашивает школьница, успеет ли она сбегать в туалет до начала урока.

– У тебя есть травка? – Улыбка расползлась по лицу Эллен.

– Сама выращиваю. – Фили взглянула на часы. – Черт подери, немного опоздаем, ну да ладно. Расслабиться просто необходимо. Ты так добра, что согласилась пойти со мной. Я объясню, почему я так зациклилась на этом вечере.

Спустя десять минут Эллен откинула голову на бюст какого-то монстра и сделала глубокую затяжку, заставившую ее забыть про сигареты, и ее первый день в Оддлоуде показался ей лучшим в жизни.

– Ммммм… – Затянувшись, Фили отхлебнула большой глоток из стакана. – Вот так-то лучше. Джаспер Беллинг известен у нас как Шпора, и клянусь тебе, это прозвище не я придумала. Ужасный тип, просто оторви и брось. Ты даже не представляешь себе, какое это чудовище. Я симпатизировала ему одно время, пока он вконец не сбился с пути. Он, конечно, здорово подпортил биографию своему отцу. Да и все на него были очень, очень злы, когда Джаспер уезжал из города одиннадцать лет назад. Боюсь, если бы он замешкался хоть на денек, его бы просто прикончили. И вот сейчас он вернулся.

Блаженство стало заполнять Эллен. Доморощенное снадобье новой подруги было сильнодействующей штукой. С трудом ворочая языком, она спросила:

– Почему вернулся?

Фили пожала плечами:

– А кто ж его знает. Глэд Тайдинг разнюхивает, как овчарка, но единственное семейство в Оддлоуде, о котором ей труднее всего раздобыть сведения, – то, в котором она работает. Они всегда держат рот на замке. Наверное, это нелишнее, когда ваше хозяйство ведет сама Глэдис Тайдинг. – И на Фили напал приступ неудержимого смеха.