Долгий путь любви, или Другая сторона - Анна Яфор

Ознакомительный фрагмент

наброшенный халат, открывающий большую часть груди, еще влажной после душа. Я застыла, уставившись на тонкие струйки, стекающие по бронзовой коже вниз, к скрывающей бедра ткани. Он и босиком казался намного выше меня и сейчас как никогда напоминал античного бога, рядом с которым даже просто дышать стало страшно.

Смотрела, не в силах оторвать от него глаз и думала, что больнее быть просто не может, но из глубины номера, из-под завесы балдахина над кроватью вдруг донесся капризный, мелодичный голосок, колко ударивший в виски:

– Mon cher… Est-ce que tu viens? (Дорогой… Ты идешь?)

Кирман ответил, не оборачиваясь:

– Une minute, mon chou (Одну минуту, сладенькая)

Протянул мне перчатки, о которых я и думать забыла.

– В следующий раз будьте внимательней, Александра. И постарайтесь уснуть побыстрее, – он усмехнулся: – Я понимаю: Париж, множество впечатлений, но красные глаза от бессонной ночи завтра будут абсолютно не приемлемы. Доброй ночи.

Я не заметила, как впилась ногтями в собственные ладони. Это поездка на самом деле станет незабываемой. Повторила, как несколько часов назад в самолете, отступая в полумрак коридора:

– Я все поняла… – и зачем-то бросила взгляд за его спину: – И Вам … доброй ночи.

Глава 6

Я не плакала ни в ту ночь, ни позже. Молча встретила утром взгляд Филиппа, придирчиво впившийся в мое лицо в поисках следов слез, и даже сумела не отвернуться, наблюдая, как расцветает на губах мужчины одобрительная улыбка.

– Отлично, Александра. Я рад, что Вы послушались моего совета и не стали заботить себя бессонницей.

Первый раз не порадовалась его поощрению. Будто оцепенела, стараясь не думать о том, что увидела вчера, и что до сих пор не давало покоя. Ничего у меня не получалось, но ему об этом знать было не обязательно.

Пережила и новую встречу, впервые почти не запинаясь при переводе, и перелет обратно, и даже соседство в самолете мужчины, преподавшего столь жесткий урок. Я не осуждала Кирмана. Не обижалась. Он поступил честно, давая понять беспочвенность глупых девичьих мечтаний. И прежде не слишком-то надеялась на их осуществление, а теперь вовсе не осталось никаких шансов.

Кто он – и кто я? И сколько таких встречалось уже на его пути и будет еще не раз? Хотя, если бы Филипп сказал что-то иное, позвал бы за собой пусть лишь на день, на час, – пошла бы, не задумываясь. По-прежнему хотелось узнать манящий вкус запретного плода, ощутить его сочность, пусть и с горькими последствиями. Я бы рискнула, только ничего подобного никто и не думал мне предлагать.

Девчонки в офисе засыпали вопросами, на которые я понятия не имела, что отвечать. Впечатления от посещения самого романтического города мира? Я видела его лишь сквозь стекла автомобиля, да из окна отеля рассыпанными ночными огнями. Все известные картинки ими же и остались, не зацепив взгляда, затуманенного невеселыми мыслями. Я не помнила вкуса блюд в ресторане, словно вместо меня там находился кто-то другой. Что было рассказывать? Париж остался в памяти, как место, куда не захочется вернуться никогда. Нет, мое сердце не разбилось. Все было еще впереди, а тогда я лишь жалела о том, что, показав накануне отъезда зубки, мышка не додумалась укусить. Возможно, в том случае не пришлось бы лететь в сказку, чтобы столкнуться с реальностью.

Опыта у меня действительно добавилось . И не только в языке. Но несмотря ни на что, уважать Кирмана меньше я не стала. Горький пример отца, постыдно скрывающего свои связи, слишком отчетливо стоял перед глазами. Предательство, которое привыкла видеть с детства, вызывало омерзение, а невесомые слова любви, звучащие в адрес матери, коробили слух. Лучше так: хлесткой пощечиной правда вместо лжи, опустошающей душу. Филипп мог бы поиграть со мной, как делал многие годы отец, меняя предмет развлечений, то вновь возвращаясь к маме, то допуская к себе на все готовых девиц.

Не сравнивать я не могла, но осознанное не укладывалось в голове. У мужчины, занявшего мое сердце, было все: внешность, успех, деньги. Я знала, что любая в компании, не задумываясь, шагнула бы в его объятья, стоило бы ему лишь поманить. Он не делал этого, хотя среди нас были женщины и умнее, и гораздо привлекательнее меня. А отец даже не пытался показаться разборчивым. Что двигало ими: Филиппом, несмотря на причиненную боль, оставшимся для меня эталоном, и родным папой, в чью сторону порой было противно смотреть? Какими словами можно было обозначить происходящее с этими людьми? Я не знала ответа, но слишком отчетливо видела разницу, и все больше мечтала оказаться подальше от дома.

Родителям это не нравилось, но когда после очередной зарплаты я заявила маме, что хочу снять квартиру и поселиться отдельно, она отчего-то не стала спорить. Даже помогла с выбором, и вскоре я стала обладательницей крошечной комнатенки в спальном районе. Это был серьезный шаг, но значение его открылось мне много позже.

К работе я привыкла, однако не стала любить ее меньше. Все так же уставала, так же много времени проводила в интернете, вслушиваясь в незнакомую речь. Теперь к двум языкам добавился немецкий, и видеть одобрение на лице начальника было по-прежнему приятно. Он становился ко мне все строже, требуя то, что раньше казалось немыслимым, загружая заданиями, которые еще год назад я не стала бы пробовать исполнить.

Теперь же, повзрослев, приняла его условия, набралась опыта, но… так и не научилась безоговорочно подчиняться. Никогда не спорила в открытую, но не могла удержаться от того, чтобы не выказать ему противление хотя бы в мелочах. Зачем? На этот вопрос не получилось бы ответить даже самой себе. Возможно, просто нравилось видеть что-то, не поддающееся описанию, возникающее в глазах мужчины всякий раз, когда я выказывала неповиновение.

На очередные переговоры он отправил меня вместе со своим заместителем. Впервые. Раньше всегда приходилось сопровождать лишь его самого, и я в глубине души считала себя «личным» переводчиком Кирмана. Но он вновь развенчал мои убеждения.

– Александра, прервите свои занятия: Вы отправляетесь на встречу с нашими партнерами с Кубы.

Задумчиво осмотрел меня.

– Этот костюм слишком строгий, переоденьтесь во что-то более… легкомысленное. В разумных пределах, конечно.

Я кивнула, мгновенно начав собирать вещи.

– Насколько легкомысленнее? Дайте более четкие указания, Филипп Аланович, чтобы я наверняка не