Грешники (СИ) - Лель Агата

— Тогда я остаюсь.

Сердце колотится словно бешеное: ТукТукТукТукТук. А потом я делаю то, чему в трезвом уме сложно дать оправдание: сажусь к нему на колени и, обняв за шею, кладу голову на его плечо.

Три дня мы знакомы. Три коротких, но таких бесконечно долгих дня. Как маленькая жизнь.

— Не уеду я пока никуда, не волнуйся. Разве я тебя брошу теперь? Вроде как из-за меня вся эта заварушка, — аккуратно опускает ладони на мою талию.

— А твоя работа в Москве?

— Скажем так — я в отпуске. Бессрочном.

— Почему ты больше не служишь в армии?

— А, долгая и совсем неинтересная история, — сдержано гладит меня по спине: шея, лопатки, поясница. И дорожка обратно. — Вик?

— Что? — поднимаю голову, заглядывая ему в глаза.

— Не нужен он тебе. Я уеду, ты же его простишь потом и всё по новой будет.

— Не будет, клянусь! Я не люблю его и, наверное, никогда не любила. Просто он меня технично охомутал. А я дура была молодая, повелась.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍- Молодая? — широко улыбается. — Была?! А сейчас какая?

— А сейчас постарше стала. Правда, не такая дряхлая, как ты.

Я не знаю, что со мной творится, но я хочу, чтобы он меня поцеловал. Может, это ветрено, глупо, может, я снова "ведусь". Но так хочется…

Саша — не Рустам. Он взрослый, умный, сильный. Не бросает слов на ветер. И он мне нравится… Но он меня не целует, более того, даже не пытается лапать, как-то на что-то намекать. И это снова задевает, как и ночью, когда он просто спал рядом, словно я не молодая и красивая, а уродливый маникен.

Может, я ему совсем не интересна потому что…

— А твоя бывшая жена… Ты любишь её?

— Нет, — отвечает без раздумий.

— Но любил?

— Любил.

— То есть потом всё ушло? Разве так бывает? Значит, любовь была ненастоящая.

— Бывает, Вик. Люди вырастают из отношений, из брака, понимают, что они разные. И любовь уходит. А может… — опускает взгляд на мои губы, от чего сердце снова бросается вскачь. — А может, ты права, и любовь была ненастоящая.

Несколько секунд мы молчим, глядя друг на друга. Мои руки скрещены за его шеей, его за моей спиной. Напряжённый момент, кажется, даже воздух искрится и трещит.

Он тяжело дышит, быстро облизывает губы, взгляд мечется по моему лицу.

Ну же — целуй!

Но он не целует. Широко улыбается, заставляя любоваться щедрым подарком природы.

— Пошли погуляем? Выходной, чего дома сидеть.

— Ну, пошли, дядь Саш. Дай пятнадцать минут собраться, — неохотно сползаю с его колен, на которых было так уютно.

— Снова? Ну какой я тебе дядя? Мне всего тридцать четыре!

— А мне девятнадцать.

— Малолетка.

— Старпёр.

— Точно тебя в детстве мало шлёпали, дождёшься, — летит мне в спину, а я улыбаюсь, как дурочка.

День был длинным и таким коротким одновременно: мы долго шлялись по парку, потом обошли заброшенный стадион, а в завершении посидели в кафе, съев по два пирожных и выпив по две чашки чая.

Мы говорили, много: о моей учёбе, о жизни в городке, о планах и мечтах. Общие фразы, обо всём и ни о чём. Он упомянул, что был на войне, правда, отказался рассказать подробнее.

Мне стало обидно — интересно же.

— В войне нет ничего забавного, Вик, и вспоминать о ней лишний раз не хочется.

А мне всё о нём узнать интересно. Может, как-нибудь потом… И тут же стало не по себе — ведь он уедет скоро. А я останусь. И не будет этого "потом".

***

— Вик, ты как там? — раздаётся в трубке голос мамы. — Нормально всё?

— Да, вполне.

— А… Саша? Он с тобой?

Мне показалось или тон немного обеспокоенный?

— Со мной, — смотрю через приоткрытую дверь своей комнаты, как он отжимается в коридоре. На одной руке, на другой, на обеих. — Но не волнуйся, он меня не домогается. Я его тоже.

— Вика!

— Ну, а что? Ты таким тоном спросила! Ты была права — он очень порядочный.

— Мне соседка со второго этажа звонила, опять ты с кем-то в подъезде ругалась на днях? Вик, ну правда, сколько я буду за тебя краснеть, пусть даже на расстоянии! Кто это мальчик? Он тебя обижает?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Нет. Уже нет.

На заднем фоне слышится плач ребёнка. Моему брату уже год, а я даже ни разу его не видела. Стыдно. Почему-то до того, как меня отчитал Саша, мне было всё равно, а теперь вот нет. Странно он на меня влияет. И я не могу понять, хорошо это или плохо.

— Ладно, мам, не волнуйся, у нас тут всё отлично

— У вас?

— Не цепляйся к словам. Пока, — вырубаю телефон и выхожу в прихожую.

Прислонившись к дверному косяку любуюсь, как он заканчивает упражнения и неожиданно понимаю, что ни разу не видела, как занимался спортом Рустам. Как пьёт пиво и валяется на диване — да, по лицу от него получала тоже. А вот чтобы нормальным чем-то увлёкся…

Господи, какая же я была дура! Что я в нём вообще когда-то рассмотрела?

— Ты чего тут? — встаёт, отряхивая ладони от налипших крошек. Кошмар, дома такой бардак! Пыль, мусор, вещи валяются. И опять стыдно. Кажется, я только и делаю в последние дни, что испытываю за что-то неловкость.

— Мама звонила.

— И чего спрашивала?

— Да так… не домогаешься ли ты меня.

— И что ты ответила?

— Домогаешься, конечно.

— Вика!

— Пошли чай пить? — улыбаюсь. — А то мне тех двух чашек в кафе не хватило.

— Не боишься, что буду приставать?

— От тебя дождёшься, — и топаю на кухню, буквально затылком ощущая его ответную беззлобную улыбку.

Часть 12

Саша

И снова ночь. И снова я лежу под одеялом. Темно, за окном завывает ветер. Погода испортилась молниеносно — вот только было тепло, а теперь ураган.

За дверью уже так знакомо скрипит рассохшаяся от времени половица.

— Вик, я тебя слышу.

Открывается дверь. Это уже какое-то дежавю.

— Я покурю? — кивает на балкон.

— Там ветер. Смотри, снесёт.

— Не снесёт.

Натягивает мой свитер и выходит на улицу, а я смотрю на неё через залапанное стекло. Может, даже чуть-чуть любуюсь, и ловлю себя на мысли, что ждал, когда она придёт.

Отелло её сегодня признаков жизни больше не подавал, может, временно притих, а может, реально дошло. В любом случае рано или поздно мне придётся уехать. Страшно оставлять её одну, дурочку, опять же куда-то влезет. Страшно… и не хочется.

— Реально холодно, — хлопает дверью. Стягивает свитер, зябко ёжится. И стоит, не уходит.

Отгибаю край одеяла и хлопаю ладонью по пустующему месту рядом.

— Залазь, богиня намёков.

Она чуть ли не вприпрыжку за долю секунды оказывается под боком. Жмётся, так же, как и вчера.

— Наверное, ни одна девчонка к тебе с такой скоростью в постель не прыгала.

— Да прям.

Фыркаем одновременно, смеёмся. Она прижимается ко мне слишком тесно, я бы даже сказал — провокационно. За эти дни мы стали ближе — события сплотили, поэтому это уже не кажется чем-то диким, но всё равно существует барьер.

Она "малолетка", я "старпёр". Она живёт здесь, я в Москве. Она безбашенная, а моя голова уже много лет привинчена к плечам. В общем, бесперспективно.

Мы слишком разные.

— Саш, а ты… не думал тут остаться? — вдруг спрашивает она после долгого молчания.

— Нет. В Москве моя квартира. Друзья. Скоро будет работа. А чем тут заниматься? Морды твоим парням бить? — шутя, хлопаю её ладонью по плечу.

— Мне больше никто не нужен, всё! Никаких мужиков, все придурки.

— Прям-таки все? — смотрю на неё и в темноте встречаюсь с чёрными блестящими зрачками.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— Ну, почти, — и, едва касаясь подушечками пальцев, рисует у меня на груди невидимые узоры.

Понимаешь головой ты что-то, не понимаешь, умный ты, дурак — телу всё равно. Оно живёт какой-то своей обособленной жизнью. И моё тело красноречиво кричит, что Вика ему очень нравится. И я с ним солидарен. Но у "лишних" лет в паспорте есть один побочный эффект — мозг. Ведь я уеду потом и непременно пополню копилку её "козлов". Чёрт с ней, моей жизнью, после всего пройденного там одни руины, но портить её светлое будущее я не имею права.