Мой персональный миллионер (СИ) - Шайлина Ирина

Дело в том, что квартиру я сдавала экстренно. Молодая семья, которая собиралась в неё заехать, отказывалась ждать лишний день, и я их понимала — с грудным ребёнком не наездишься по родственникам и гостиницам. Платили они хорошо, вовремя, соседи не жаловались, я была довольна. Но они заезжали с кучей своих вещей, а квартира у меня хоть и двушка, но небольшая. Поэтому мне пришлось в спешке упаковывать и вывозить гору своих тряпок, обуви, книг и прочего. Сюда — в эту однушку — все это барахло, копленное несколько лет, не влезло бы. Поэтому я попросила Гришку сложить коробки в своём гараже. Становилось все холоднее, даже отопление соизволили дать, а у меня из тёплой одежды тонкое пальто да кроссовки. Все остальное — в коробках. Коробки в гараже. Гараж — у Гришки. Звонить придётся, но я оттягивала этот момент, сколько могла, но отложить — вовсе не вариант. Сейчас у меня ноги вымокли и замерзли.

Я звонила раз за разом — Гришка не брал трубку. Сонька хныкала, просила грудь, но бросала её, сучила ножками и вытягивалась в струнку — опять животик, хотя я старалась исключить из своего рациона все продукты, вызывающие хоть малейшее сомнение. Я позвонила педиатру — она велела прийти утром, если температуры не будет.

Температуры не было, Сонька даже поспала спокойно несколько часов. Но я решила перебдеть и до врача дойти, благо, дождя не было. Он зарядил на обратной дороге. Дочка в коляске была защищена от холодных капель надежней некуда, а я промокла насквозь. У подъезда под козырьком дежурила Дунька. Я вздохнула.

— Привет, — поздоровалась я. — Что, повзрослела уже?

— Нет, и, похоже, уже не успею.

Она тоже вздохнула, отвела взгляд куда-то в сторону. Дождь все не унимался, шлепал по лужам, забрасывал редкие капли в наше ненадёжное укрытие. Я пошевелила пальцами в мокрых кроссовках.

— А чего пришла?

— Попрощаться.

— Уезжаешь снова?

— Нет.

Она спустилась по ступеням в дождь. Во мне злость заиграла — я знала свою сестру, как облупленную.

— Стой, — сказала я ей в спину. Она остановилась. — Если ты думаешь, что я сейчас начну умолять, упрашивать тебя, что с тобой в очередной раз случилось, всполошусь из-за твоих туманных прощаний — ты ошибаешься. Я люблю тебя, Дунь, очень люблю. Но я не могу нянчиться с тобой всю жизнь. Да и тебе уже не пятнадцать. Натворила чего — говори сразу, без уловок и попыток себя обелить.

Дуня обернулась. Дождь лупил прямо по её лицу, но она даже не морщилась, словно так и нужно.

— Деньги я должна. Большие. Дали три дня. Сказали, что на четвёртый начнут ломать пальцы, — она вытянула свою ладонь с растопыренными пальцами, возможно, размышляя, какой из них сломают первым.

— Сколько?

— Брала пятьсот. Теперь уже миллион.

Я чуть не задохнулась. От злости.

— Дуня, — я старалась быть спокойной. — Сейчас не девяностые, банки так не работают.

— Если бы я брала деньги в банке….

Я подтащила коляску с Сонькой к дверям, вытащила из сумки ключи, отперла, открыла. Задержалась в дверях на мгновение. Сестра все так и стояла под дождём.

— Ещё одну квартиру я из-за тебя продавать не буду, Дунь. Удачи.

Мысли о сестре меня не покидали. Я старалась быть рациональной — никто не будет убивать должника. Иначе кто деньги вернет? Попугают и все. Но страх не проходил. Я привыкла быть матерью для непутевой Дуньки. А детей, как и родителей, не выбирают. К ночи у меня явственно кружилась голова. Я поняла, что скоро просто простужусь. Или уже. Достала градусник — так и есть, тридцать семь и три. К утру поднялась ещё на градус.

— Только, блядь, этого не хватало, — пробормотала я, сцеживая молоко.

У меня был небольшой запас молока в морозилке, надеюсь, его хватит, пока я выздоровею. Иначе придётся подкармливать смесью, а я этого очень не хотела. Проблемы навалились так плотно, что я буквально чувствовала их вес на своих плечах. И не сбросить — тащить и тащить. Всю жизнь. Телефон зазвонил, словно напоминая мне об этом. Я понадеялась, что это Гришка — сапоги с курткой мне бы не помешали. Но номер был не знакомым.

— Да, — осторожно сказала я.

— Полушкина Лидия Николаевна?

— Да, — снова согласилась я.

— Полушкина Евдокия Николаевна приходится вам сестрой?

— Да, — я уже понимала, что ничего хорошего от этого мужчины не услышу.

— Ваша сестра прячется. Скажите ей, что пошёл второй день. Мы шутки шутить не будем. Потом будет искать уже два миллиона, только с переломанными пальцами. В полицию сунется — пожалеет. Да и бесполезно. Надеюсь, что покой сестры и её дочери вашей Дуняше дороже парочки пальцев.

И сбросил. Нет, жизнь любила использовать меня в качестве мишени для бросков грязью. А теперь просто мордой вниз, в эту грязь. Да ещё и надавила на затылок, чтобы я нахлебалась. Телефон смотрел на меня тёмным экраном, из ванной орал Сатана, в комнате хныкала дочка. Я подошла к окну, посмотрела вниз. Машина стоит. Быстро, не давая себе времени передумать, обула тапки и вышла в подъезд. Позвонила в соседнюю дверь. Тишина. Подождала минуту. Позвонила ещё раз.

— Звоню ещё раз и ухожу, — велела себе.

Протянула руку к звонку, и дверь открылась. За ней Герман. Мокрый совсем, в одном полотенце, намотанном на причинное место. Капельки стекались с волос, по груди, потом по кубикам, а затем впитывались в полотенце. Я сглотнула, на миг даже про Дунькины пальцы забыла.

— Э, — сказала глупо я, — вы заняты?

— Из душа вы меня уже вытащили. Вы за солью?

Он приподнял брови, ожидая ответа. Я поняла, что ему смешно, он только усилием воли сдерживает смех, и насупилась сердито — мне не до смеха.

— Та ахинея, которую вы несли на днях. Про брак, завещание и прочие миллионы. Это правда?

— Да, — теперь он выглядел заинтересованным.

— Я согласна. Только без вот этого всего, — ткнула пальцем в его кубики. — Вы — в своей квартире, я — в своей.

Он помолчал. Улыбнулся только едва. У меня внутри все дрожало. Я ненавидела просить. Я привыкла все делать сама. А теперь мой покой и Дунькины пальцы зависят от этого холеного и жизнью балованного мужика. А вдруг откажется? Может, мне стоило плюхнуться на колени и протянуть одно из бабушкиных колечек?

— Откуда в вас столько великодушия?

— Мне миллион нужен, — жёстко сказала я. — Завтра утром. Не позже.

Развернулась и пошла к себе, хотя наверняка нужно прояснить множество вопросов. Потом. Сейчас я напряжена, да и ноги заплетаются, температура, похоже, поднялась. Сейчас выпью таблетку, чаю горячего, с лимоном, может, даже вкусняшку какую-нибудь, раз мне сегодня дочку не кормить. Успокоюсь, потом поговорим. В конце концов, мне уже тридцать один, пора бы и замуж сходить. Для солидности. Все, что не случается — к лучшему. Фамилию заодно поменяю, надеюсь, у него она поприличнее моей.

— Эй, окликнул меня сосед. — Вам в какой валюте?

— Чокнутый, — проворчала я, едва не споткнувшись. — Кубинское песо! — крикнула я. Потом поняла, что с него останется притащить мне миллион песо, а я даже курс не знаю. — Рублей. Знаешь, рубли? Национальная валюта РФ. Я могу картинки распечатать, чтоб в банке показать.

Я слышала, что плачет Соня. Где-то дальше фоном раздавался рев Сатаны. И чётко понимала, что нужно встать, но глаза никак не соглашались открываться. Меня не то чтобы знобило — трясло всем телом. Я потянулась за вторым одеялом, сложенным в ногах, и проснулась — Соня плачет! Достала её из кровати, прижала к себе, спустила майку с плеча. Ребёнок сразу потянулся к груди, жадно ухватился за сосок. Меня как молнией пронзило — я же полкилограмма лекарств съела!

— Проклятье, — выругалась я.

Отняла у ребёнка грудь — Сонька разоралась ещё громче. Молоко прилило с такой силой, что грудь ломило от боли, по майке расплывались мокрые пятна. Я встала, потеряв равновесие и чуть не упав, пошла на кухню. Там в холодильнике в бутылочке уже готово молоко, только подогреть.

Сонька плевалась — ей не нравилась бутылка. Я молча прижимала её к себе и ревела. Нет, я не была плаксой, привыкла к тому, что жизнь — это сражение, и поблажек себе не давала, но сегодня слёзы лились рекой, неудержимо, без остановки. Наконец, ребёнок немного поел. Я насыпала корма коту, достала молокоотсос. Все моё молоко, отравленное таблетками, вылила в унитаз.