Марк Барроуклифф - Говорящая собака

– Миллион и двести тысяч фунтов, – сказал сверху Майлс. – И запись ваша.

Кот сморщился, это была крайняя степень неприятия и отвращения, которую может выразить кошачья физиономия.

– Шестьсот тысяч последняя цена.

– До свидания, – сказал Майлс.

– Ладно, ладно, – закивал Кот.

Он прекрасно знал, что затевать процесс с этим защитником обиженных и оскорбленных, тем паче с «международником», выйдет себе дороже.

– Вот и прекрасно, – сказал Майлс и выложил кассету на стол.

Кот выполз из-под стола и уставился на пленку. Он замер, выпучив глаза: таким я его еще никогда не видел, даже игра не действовала на него столь возбуждающе.

– Шайка чайников! – воскликнул он и затем, чудесным образом вмиг оправившись от удара оземь (этим свойством отличаются особо набожные католики и немецкие центрфорварды), с неожиданным проворством выбежал из комнаты, застучав ботинками по лестнице.

Случившееся дальше как-то неаккуратно уложилось в моей голове. Помню, кого-то назвали не то «грязным щенком», не то «сопливым паршивцем». Видимо, относилось это не к псу.

На ковре, где-то между Мартином и Котом, завалялся куриный окорочок. Пока Мартин, бывший моряк и нынешний буйнопомешанный, пытался перехватить Кота, Пучок прыгнул вперед, чтобы разобраться с лакомым куском, вследствие чего буйнопомешанный споткнулся и сломал ногу в лодыжке.

К чести Мартина, стоит сказать, что это не остановило его, и он с грохотом понесся вниз по лестнице, но было поздно: Кот ушел в туманное утро.

– Зато у нас осталась запись, – заметил я, взяв кассету со стола. – Странно, отчего это он решил смыться, когда у нас в руках все доказательства… Вот интересно… И картинка есть, «Спайс Гелз», альбом «Forever».

– Это слушал Мартин на своем плеере, – сказал Майлс, забирая у меня кассету.

– Блеф?

– Я думал, сработает. Он ведь тоже блефовал с пистолетом.

– Да, – зарделся отчего-то Мартин, приползший с лестницы. Видимо, краснел он не со стыда, а от натуги. – Порылся в твоих старых записях, захотелось вспомнить… старину.

– И что будем делать? – спросил пес.

– Опять он с вами разговаривает? – поинтересовался Майлс.

– Да.

– И что он сказал?

– Спрашивает, что мы собираемся делать. Меня, кстати, тоже интересует этот вопрос.

– Вы или я?

– Ну, допустим, хотя бы один из нас.

– Вы будете арестованы, и с вас по закону взыщут все деньги, приобретенные несправедливым путем. Я не сентиментален, как Мартин.

– А как же бедные африканские дети? – заскулил Пучок.

– Пошли, Пучок, – вздохнул я. – Мы проиграли. Примем же это достойно, как полагается людям. – Я почесал его за ухом. – Или собакам.

– А вы в любом случае пошли бы в тюрьму, – сказал Майлс.

– То есть?

– Мне нужны все двадцать пять миллионов, и я получу их обратно. Каким бы ни был результат игры, я бы все равно предъявил ваше признание в полицию, и вы сели бы. Так что, – развел он руками, – можете особенно не огорчаться.

– Так вот вы какой? – поразился я. – Вы, оказывается, еще почище Кота?

– Намного почище и покруче, чем вы себе представляете, – пренебрежительно отозвался Майлс, которого явно не интересовало мое мнение.

– Так вы не собираетесь говорить по своей… трубке? – спросил пес, отвлекая меня. – Она жужжит и трясется.

Под столом на ковре, выроненная в пылу сражения, валялась трубка Кота.

Я взял ее и нажал на кнопку приема. Но еще перед этим на экране мобильного высветилось имя: «Линдси».

39

РАЗБУДИ БЛЕФУЮЩИХ СОБАК

– Привет, – прогнусил я, стараясь подражать южному акценту Кота и его ленивому выговору. Не знаю, зачем я это сделал, чем был обоснован такой поступок и чего я, собственно, добивался, – просто инстинкт подсказал мне, что обмануть ее – самое милое дело, раз представился такой случай.

– Это я, детка! – пропищала она.

– Да, – ответил я, шевеля откидную крышку телефона и создавая помехи.

– Ты как будто не очень рад, – надула губки Линдси. – В чем дело?

– Они все узнали, – проскрипел я. – Баркер распустил язык.

Пес тревожно оглянулся – явно в поисках этого самого «языка», который, как ему было известно, является весьма питательным.

– Что ты хочешь сказать?

– Не телефонный разговор, – продолжал я гундосить в трубку. – Нас могут прослушивать. Немедленно выезжай и забери у меня из сейфа все бумаги.

– Все бумаги? – поразилась она.

– Все, имеющее отношение к этому проекту, над которым мы с тобой работали. Больше ничего сказать не могу.

– Какое прослушивание, что ты? И почему тогда говоришь по этому телефону о…

– Все, больше ни слова. Буду ждать тебя на… – но тут я еще не придумал. Посмотрим на ходу. – Перезвоню позже.

– Черт, – запаниковала она. – Этот придурок бросил меня по уши в своих долгах, а теперь еще хочет испортить мне всю оставшуюся жизнь. Какой у тебя шифр в сейфе?

Я посмотрел на пса. Он переминался с лапы на лапу. Четыре лапы. Ничего лучшего в голову не приходило. Люси говорила, что любой шифр – обычно первые четыре цифры. Чтобы не забыть.

– Код простой, – сказал я, – один, два, три, четыре.

– Погоди, запишу… Такой же, как твоя сигнализация! Послушай, а Дженкинс не может этого сделать?

– Я не доверяю этому обормоту.

Последовала краткая пауза. Затем она сказала доверительным тоном, в котором слышалась такая знакомая решимость:

– Понятно. Не беспокойся, Майк, я ценю это. Ты можешь на меня положиться.

– Позвоню потом, – пробубнил я. – С другого телефона.

– Я от тебя без ума, – сказала она.

– Да… – сказал я, добавив к этому неопределенное кошачье междометие, и отключился.

Майлс недоуменно посмотрел на меня:

– И что дальше?

– Появился проблеск надежды!

– Это у вас он появился. Тиббс все равно у меня на крючке, ему не уйти, так же как и вам.

– И что же. – Я посмотрел на пса. – Вы собираетесь разлучить меня с моим единственным другом.

– Да, – коротко кивнул Майлс. – Это дело решенное.

– О нет, – заскулил Пучок, тычась ему в ноги. – Мир не может быть так жесток.

Майлс посмотрел на него, недоверчиво покачивая головой.

– И в чем же состоит ваш план? – спросил он.

Дело в том, что еще с детства у меня был готов план на все. Недаром мать, когда я особенно доставал ее, называла меня «зеленозадой мухой». Например, я всегда имел наготове водяной пистолет, чтобы достойно встретить марсиан, если они появятся на пороге. Ядерная война меня тоже не застала бы врасплох – я всегда был готов укрыться под столом или за диваном. Миноносцы, преследующие в ванной мою субмарину, тоже были мне не в диковинку: я зажимал нос и залегал на дно, чем особенно выводил из себя маму, которой приходилось убирать с пола последствия морского сражения. Словом, из таких вот мечтателей вырастают классические взрослые лентяи, готовые, в принципе, ко всему.