Мой бывший муж - Оливия Лейк

– Помнишь, смотрели развод мостов на Адмиралтейской? – неожиданно вспомнила она в мерной тишине салона. Мы ехали в Пушкин. Ника задремала по дороге, несмотря на заявления, что спать вообще не будет – белые ночи!

– Помню, – ответил я. – Мы еще все бары на Думской обошли.

Мы были молоды, безумно влюблены, но уже женаты и родители. Веронике был год: ее оставили на бабушку, и поехали заново учиться пить и тусоваться. Я увез Катю в Питер, где мы провели незабываемые выходные: секс, громкий секс, очень громкий секс.

Машина плавно остановилась у высоких ажурных ворот. Катя достала из сумочки пульт и открыла их.

– Подъем, – скомандовала, и Ника нехотя вылезла.

Дом мягко светился, встречая свою хозяйку. Катя сняла его с сигнализации и сразу задала новый код – до следующего визита.

– Пап, а мы пойдем на озеро? – зевнув, оживилась Вероничка.

– Уже поздно: зубы чистить и спать.

– Ну, мам! Светло же!

– Дочь, – я закинул руку ей на плечи, – давай отдыхать. Мама устала. И я.

Ника смекнула быстро и помчалась на верхнюю галерею, в сторону спален.

– Кать, – поймал теплую ладонь, предварительно поставив чемоданы, – жду на нашем месте.

Она сдержанно кивнула. Я выдохнул. Значит, ночь только начинается. Теперь взрослые будут праздновать.

Я спустился и сразу отправился на кухню. Служба по подбору персонала прекрасно отрабатывала свои деньги. В доме чисто, свежо, в холодильнике еда. Перед приездом мы всегда пользовались их услугами. Хочется ведь приехать в чистый, теплый, уютный дом. К сожалению, как началась школа у Ники, мы стали реже сюда наведываться. А после развода – я вообще ни разу не был. Дом больше не мой. Теперь только по приглашению.

Я взял бутылку розового молодого «Божоле», упаковку прошутто и нашел красивую картонную коробочку с пирожным – мой личный заказ. Свечу купил. Подарок, конечно, тоже со мной.

Воздух был свежим, влажным, наполненный сладостным ароматом молодой травы. Я руками стиснул перила на крыльце, оглядывая широкий двор. Пушкин был стилизован под старорусский терем. Точнее, он был таким задуман и построен еще в 1897 году. Чудом пережил революцию, Великую отечественную, выстоял при советской власти. Внутреннее убранство – смесь охотничьего дома, сруба и комфортного шик-модерна. А фасады бережно реставрировались, с упором на сохранность исторической ценности. Кстати, с генеалогическим древом Полонских было примерно так же: при любой власти голову умудрялись сохранить, подстраиваясь под верную повестку. Поэтому, наверное, до сих пор при деньгах и в правящих кругах.

Я подошел к бане и взял подготовленные березовые брусочки. За домом была роскошная беседка с камином в виде русской печи. Это наше любимое место: интимный полумрак, треск дров с легким дымком, белые ночи, нежные, но с легкой перчинкой прохлады.

– Хорошо здесь, – произнесла Катя, поднимаясь по ступенькам. Я уже ждал. В шелковом длинном платье жемчужного цвета с тонкой узорчатой шалью на плечах, волосы густой волной прекрасное лицо обрамляли, глаза сверкали, губы подрагивали в робкой улыбке. Разве можно стать еще красивее? Кате удивительным образом это удавалось!

– С днем рождения, любимая, – я открыл бархатный футляр – надеюсь, примет.

– Очень красивое, – осторожно произнесла, пальчиками пробежавшись по ярким рубинам в обрамлении сверкающих бриллиантов. Дядя Женя постарался: получилось под стать имениннице – невероятно! Колье в форме солнца, лучи которого венчали каплевидные, ярко-красные, удивительной чистоты рубины.

– Позволишь? – спросил, взвесив украшение в руке. Катя подняла густую копну волос, а я, сдерживая желание поцеловать ангельские крылья на тонкой шее, застегнул ожерелье. – Загадывай желание, – и зажег свечу. Катя несколько секунд стояла, опустив ресницы, затем задула. – Ой! – тихо ахнула. – Пинается.

У меня защемило в груди. В этом столько нежности, близости, сокровенности, такой естественной потребности быть рядом – касаться, поддерживать, боготворить, – только вот мы с Мальвиной не проводили это волшебное время вместе.

– Можно? – тихо шепнул, дотронувшись до руки на животе. Катя едва заметно кивнула.

Я осторожно приложил ладонь к гладкому шелку, медленно обвел по кругу прилично округлившийся животик. Не сразу ощутил движение, пока Мальвина не накрыла мою руку, прижимая к тому самому месту.

– Чувствую, ночью мне спать больше не придется, – пошутила она. – Сначала тошнота, теперь активничает после полуночи.

Если бы я был рядом, то точно никакого сна. Меня и сейчас трясло от напряжения и, увы, не только от отцовского умиления. Плотские желания терзали. Чем ближе к Кате, тем больше прет. Запах, вкус… Не выдержал, потерся щекой о светлую макушку, лбом прижался.

– Любимая, соскучился так… – и прихватил нижнюю губу, языком провел, едва сдерживаясь, чтобы не наброситься, не съесть ее целиком. Во мне буря бушевала, страсть наружу рвалась. Прятал я ее долго, но не могу больше: рука сама к упругой груди поднялась. Я огладил ее нежно и сжал со стоном, когда Катя за шею обняла и кончиком языка по моим губам пробежалась. Она тоже горела, дрожала вся. Изголодались мы, истосковались в одиночестве.

– Вадим, – судорожно ртом воздух схватила и руками в грудь мне уперлась, притормаживая, – дай мне минуту.

Я присел в кресло и осторожно усадил на колени Катю. Она не отталкивала, не убегала, как прежде. Значит, моя близость приятна ей? Не противен больше? Секс – это другое. Это не про настоящее и родное. Это чистая физиология. Те два раза, что у нас были – телу хорошо сделали, но этого мало. У нас всегда больше было, чем физика и химия. Возможно, будет снова?..

– Я много думала: о себе, о тебе, о любви, о прощении. Что сильнее… Что важнее…

Я замер, чутко прислушиваясь к интонациям.

– Вадим, я не уверена, что мы сможем уже завтра начать жить вместе, словно ничего не было. – Она очень медленно и осторожно подбирала слова, себя слушала. – Но мы можем попробовать стать близкими. Мне сложно снова довериться тебе, – покачала головой, пряча лицо в светлых волосах. – Я не вынесу, если…

– Никаких «если». Клянусь, никаких, Мальвина, – и убрал белоснежный водопад, чтобы могла по моим глазами читать. Я усвоил урок. Никогда больше не обижу свою родную девочку. – Кать, я…

– Послушай, – мягко прервала. – Я хотела бы попробовать, если ты тоже хочешь. Если готов. Ведь как раньше, может уже никогда не быть.

– Я знаю и не жду этого, но верю, что нам может быть даже лучше. По-другому лучше.

Я поймал ее взгляд и скользнул рукой по гладкому бедру. Безошибочно в складках роскошного платья отыскал бархатную кожу. Поднялся вверх, не отрывая глаз от красивого лица напротив, чутко улавливая перемены: сбившееся дыхание, дрожащие ресниц, хмель в