Больше, чем мы можем сказать - Бриджид Кеммерер

воздух между нами наполнен покоем. Любое напряжение, которое было, исчезло. Мне совсем не хочется уходить.

– Это сокращенно от священника? Вроде верующего человека?

– Нет.

– Сокращенно от...

Уголки его губ приподнимаются.

– Хочешь продолжать гадать, или мне все же сказать тебе?

– Скажи.

– Это глупо. Мне было семь лет.

– С кажи.

– Ладно. – Он протягивает руку. – А ты продолжай писать.

Я продолжаю. Он говорит.

– Это было кое-что, что я услышал от папы. За обедом. Он профессор колледжа, в

основном политология, так что он постоянно рассказывает о чем-то таком. Когда я

впервые оказался здесь, я вообще едва ли говорил, но прислушивался ко всему. Он

повторял цитату: «Революция – это не яблоко, которое падает, когда созреет. Тебе придется

заставить его упасть». – Он делает паузу. – Меня только– Только разлучили с отцом.

Единственные цитаты, которые я знал, были из Библии. Я запомнил эту цитату и повторял

ее про себя снова и снова.

Я перестаю писать и смотрю на него.

– Революция.

– Да. – Он замолкает, затем дразняще мне улыбается. – Но можешь называть меня

Рев.

– Мне нравится. – Я продолжаю разрисовывать гипс, создавая большие объемные

буквы. – Кто это сказал?

– Че Гевара. Он был хорош в радикальных изменениях.

Я откидываюсь назад.

– Смотри. Что скажешь?

Он смотрит вниз. Улыбка исчезает, но взгляд, который появляется взамен, не

кажется недовольным.

– Ты написала «Бесстрашный».

– Ты не против?

Он проводит пальцами по надписи.

– Нет.

– Ты будешь носить короткие рукава, чтобы другие тоже могли это увидеть? – Я

слегка поддразниваю его, но это серьезный вопрос.

Рев колеблется.

– Ты не обязан, – говорю я.

– Нет. Нет, я хочу. – Он проводит здоровой рукой по волосам. – Думаю... я слишком

долго стеснялся этих шрамов. Я смотрел на них, как на знак того, насколько я подвел

своего отца. И не хотел, чтобы кто-то еще знал, насколько я на самом деле ужасен.

Я беру его обеими руками за здоровую руку.

– Рев.

– Когда в больнице мне накладывали гипс, медсеста сказала: «Ты выглядишь так, будто пережил что-то очень ужасное, сынок». – Рев делает паузу. – И другие люди тоже

мне это раньше говорили. Но вчера... после того, как я увидел своего отца...

– Ты виделся со своим отцом? – Я чуть не сваливаюсь с дивана.

– Да. Но я не хочу о нем говорить. Он больше не заслуживает и капли моего

внимания. Но когда та сестра сказала это, я понял, что она права. Он оставил мне эти

шрамы. Я пережил его.

– Это правда, – говорю я.

Он вытягивает руки.

– Единственное, что я ненавижу – это стих. Когда люди видят строчки, они

начинают читать вслух, и мне приходится...

– Вот. Я это исправлю. – Я открываю черный маркер. И прижимаю кончик к его

руке.

Он замирает. Я поднимаю глаза.

– Все в порядке?

Его глаза очень близко к моим. Он кивает.

Я пишу. Наше дыхание очень громко отдается в пространстве между нами.

– Что ты пишешь? – шепчет Рев.

– Превращаю его надписи в линию колючей проволоки. А над ней пишу:

«Революция – это не яблоко, которое падает, когда созреет...»

Он обхватывает мое лицо. Прижимается губами к моим губам. Его поцелуй

медленный и терпеливый, как и он сам. Касание губ, за которым следует большее.

Когда он отклоняется, лишь немного, я улыбаюсь.

– Я еще не закончила.

– Прости. – Он снова подставляет руку.

– О, это я могу закончить позже. – Я краснею и закрываю маркер. – Я имела в

виду, что не закончила целовать тебя.

Затем я притягиваю его к себе и накрываю его губы своими.