Она - моё табу - Настя Мирная

— Ты мне веришь? Веришь, что я тебе не врала? Я не понимаю…

— Тсс… — прикладываю палец к её губам. Смотрю в глаза. — Верю, Кристина. Не знаю, как такое может быть.

— Ты первый.

Блядь, перестань повторять это! Перестань, Крис! Первый, блядь! Охуенный же у тебя первый!

— Ударь меня. — хриплю, не отводя от неё глаз.

— Что? — моргает непонимающе.

Слипшиеся мокрые ресницы, как острые лезвия сейчас. Зарезала бы уже.

— Ударь. Накричи. Сделай хоть что-то. Назови мудаком, уродом, тварью. Крис, я такое сделал, что за это нельзя прощать. Тебе больно было, страшно, ты ничего не понимала, а я так… Как гнида поступил. Бросил тебя, наорал… А должен был обнять, успокоить, пожалеть. Просто поговорить. А я на эмоциях ушёл. Злись на меня. Ненавидь, пожалуйста. Только не смотри так.

Она кладёт ладошки на мои щёки, заставляя смотреть на неё. Слегка растягивает губы и шепчет:

— Ты первый.

— Блядь, да перестань это повторять! — рявкаю. Закрываю глаза. Рвано вздыхаю. — Я вообще никаким быть не заслуживаю. — выпаливаю уже спокойнее. Никаким, Кристина. — выплёскиваю горечь отчаяния. — Ты плакала, а я угрожал.

Она толкает меня назад. Сползает ко мне на пол и просит еле слышно:

— Обними меня. Обними, пожалуйста. Скажи другое. Скажи важное.

Шевелиться не могу. Молчу. От чувства вины сдохнуть охота. Фурия сама оборачивает плечи. Только сейчас чувствую боль от разодранной ногтями спины и плеч. Многое сказать хочется, но не в словах спасение.

Обнимаю за талию. Притягиваю к себе. Притискиваю губы ко лбу и замираю. Заржавевшая мышца в груди медленно начинает раскачиваться. Не хотелось бы, чтобы запускалась. Сам себя своим поступком убил. А Кристина, дурочка наивная, воскрешает зачем-то.

«Я не хочу терять тебя. Без тебя не хочу, понимаешь?»

Понимаю. Блядь, как же сильно понимаю.

— Я ненавижу тебя. — шелестит еле слышно.

— Я себя тоже ненавижу. — отзываюсь убито.

Как же хочется, чтобы она сейчас была той сукой, которую показывала в первые недели знакомства. Не вот этой нежной разбитой девочкой, а злобной мегерой. Чтобы визжала и скандалила. А она — нет. Хрупкая и ранимая, слабая, уязвимая. Ласковая такая. У самой слёзы из глаз, а она меня гладит, успокоить пытается. Желание оттолкнуть её и уйти зашкаливает. Не заслуживаю я её. Но не ухожу. Оставить не могу. Сильнее сдавливаю девушку. Она в ответ тоже крепче обнимает. Прячет лицо на шее. Слёзы чувствую. Дрожь её болезненную. Скрываемую панику. Лучше, чем себя, её чувствую и не понимаю, как мог хоть на секунду поверить в то, что все её действия были игрой. И меня прорывает. Качнувшись к ней, трусь мордой о плечо, позволяя накопившейся соли выйти.

— Я люблю тебя, Кристина. Так сильно люблю, что жизни без тебя не вижу. И никогда не прощу себе, что так поступил с тобой. Обещал всем стать, защищать, а в итоге похлеще насильника растоптал. Лишил девственности, а потом оскорбил, обидел… Как ты можешь сейчас всё это говорить? Как вообще прикасаешься?

— Ты не ранил. Ты исцелил. Если даже я не понимаю, то куда тебе… — её слова хлещут розгами по внутренностям. Сцепив зубы, разве что не всхлипываю. До хруста Кристинку прижимаю. — Только не отталкивай меня. Не бросай, Андрюша.

— Тогда ты брось. Оттолкни. Прогони, Кристина.

— Не дождёшься. — коротко хохотнув, хватает голову и старается от своего плеча оторвать, а я не могу ей свою слабость показать. — Посмотри на меня, Андрей. Скажи мне в глаза, что любишь. Скажи, что всё хорошо.

Как может быть хорошо? Люблю, конечно. Но нихуя не хорошо.

Как могу, стираю слёзы о футболку и смотрю в тигриные глаза. Едва увидев её меня, они по новой жидкостью наполняются.

— Только ты не плачь, любимый мой. — бомбит осипшим шёпотом. Рёбрами ладоней рваными движениями стирает дорожки. — Я за двоих выплакала. А ты у меня сильный. Очень-очень сильный. Моя стена и опора.

Она улыбается.

Как можно улыбаться?

— Какая из меня, блядь, опора? — сиплю, отвернув голову и утирая слёзы. — Разве что дряхлая. Ты лучшего заслуживаешь, Кристина. Самого лучшего. И это, как оказалось, не я. Обещал, что плакать только от счастья будешь, а сам… — голос глохнет.

— Моя опора, идиот. — невесело смеётся Фурия. — Что бы ни случилось, с тобой лучше, чем без тебя.

— Кристина. — выдыхаю и закусываю уголок губы. Как ей сказать? Кладу ладонь на её щёку. Ласково провожу большим пальцем. — Не прощай меня.

— Не прощу. Даже не мечтай. Всю жизнь помнить буду, как ты забрал мою девственность и сбежал.

Губы сами растягиваются в подобии улыбки.

— Это не смешно.

Весёлость сползает с её лица.

— Совсем. Но я могу понять, почему ты это сделал. Но я не врала тебе. Даже в самом начале, когда ту игру затеяла. Только потому, что тянуло к тебе. А потом уже всё. Влюбилась. Просто не сразу поняла это. Но ты сам учил меня сначала говорить, а потом уже делать выводы.

— И сам же сделал наоборот. — хмыкаю задушено. Тонкие пальцы, слегка вогнав ногти в виски, поворачивают мою голову. Подчиняюсь. Смотрю в глаза. — Болит? — трогаю пальцами основание бедра.

Крис краснеет и подворачивает губы. Носом тянет воздух.

— Немного. Но не так, как было тогда. — напрягаюсь. Каждая мышца и жила в теле, как натянутый канат. — Совсем по-другому. Боль другая. Тогда казалось… Даже не знаю, как описать. Сегодня с тобой… Будто проткнули чем-то. Мгновенная острая боль, а потом на спад. А тогда… Не было такого. Казалось, что он растёр всё, но совсем не так.

— Савельский? — выталкиваю глухо. Царёва опускает глаза и толкает губами воздух. Понимаю, что это «да». — Расскажи всё. Хватит уже секретов. — встаю и поднимаю любимую на руки. Укладываюсь вместе с ней на кровать. Прибиваюсь спиной к изголовью и крепко прижимаю к себе драгоценную девочку. — Расскажи, Манюня.

— Я хочу защитить тебя. И папу. Пойми, Андрей.

— Что у этого пидора на тебя? — высекаю тихо, но беспрекословно.

— Не на меня. На папу. Грязь. Много грязи. Он по головам к посту и званию шёл. Если бы пошла тогда в больницу, они бы сами написали заявление в полицию, и папе настал бы конец. А у меня, кроме него, никого нет.

Не представляю, как она смогла это пережить. В маленькой хрупкой девушке столько силы, сколько не то, что во мне, в сильных, взрослых, умудрённых опытом мужиках нет.

— Рассказывай.

— Пообещай, что ничего не станешь делать. — подрывается лицом ко мне, с мольбой заглядывая в глаза. — Если он поймёт, что я кому-то рассказала, то всю мою семью раздавит.