Салли Боумен - Любовники и лжецы. Книга 1

– Спасибо. Со мной все в порядке. Просто немного подвернула ногу. Лучше я сяду впереди.

Девушка уселась рядом с ним и выждала, пока они отъехали на несколько кварталов. Только после этого она спросила:

– Скажите, а вы давно работаете у господина посла?

– Да, мэм.

– Как давно?

Он кинул на нее быстрый взгляд, но тут же перевел глаза на дорогу.

– С тех пор, как он получил это назначение, мэм.

– Наверное, у вас очень интересная работа?..

– Да, мэм.

«Черт бы тебя побрал!» – подумала Джини. Некоторое время она сидела молча, размышляя, с какой стороны лучше подступиться к этому истукану. Фрэнк Ромеро не отрывал взгляда от дороги. Был час пик и улицы кишели автомобилями. Возле Гайд-Парк-Корнер им пришлось остановиться.

– Вы не будете против, если я вас кое о чем спрошу, Фрэнк?

Он снова быстро взглянул на нее и тут же повернул свое бесстрастное лицо к автомобильному затору.

– Меня всегда интересовало вот что: где люди, работающие телохранителями, проходят подготовку? Вы все какое-то время служите в полиции, в армии или где-то еще?

– Что касается меня, мэм, – проговорил он, не отрывая глаз от дороги, – то я служил в армии. Я ветеран Вьетнама.

– Как интересно! Значит, у вас есть кое-что общее с послом Хоторном? Два дня назад он рассказывал мне о своей службе во Вьетнаме.

– Да, мэм.

Они долго молчали. Джини не понукала своего шофера, и через некоторое время ее безмолвные надежды оправдались. Последнее замечание девушки, похоже, вдохновило охранника, и он решил выдавить из себя кое-какую информацию.

– Во Вьетнаме я служил под командованием посла Хоторна, мэм. Я был сержантом в его взводе.

– Надо же! – воскликнула Джини. – Стало быть, вы связаны с его семьей уже много лет.

– Да, мэм, так оно и есть.

Было видно, что Ромеро больше не настроен откровенничать, и Джини сочла за благо не наседать на него. Остаток дороги они болтали о всяких невинных пустяках: уличном движении, лондонской погоде и так далее в том же духе. Доехав до Риджент-парка, они завернули в Ганноверские ворота, миновали мечеть и на секунду притормозили возле проходной. Увидев, кто едет, охранники помахали им, подавая знак проезжать. Фрэнк Ромеро остановил машину около входа в резиденцию, вышел и учтиво распахнул для Джини дверцу. Вылезая из автомобиля, девушка использовала эту возможность для того, чтобы еще раз и поближе рассмотреть пуговицы на пиджаке телохранителя. Шесть спереди, по три на каждом рукаве, ни одной недостающей.

На крыльце появился Джон Хоторн.

– Все в порядке, Фрэнк?

– Да, господин посол.

– Я выйду через пару минут. Заходите, Джини, на улице холодно. – Он взглянул на небо, взял Джини под руку и увлек в просторный холл. – Я очень сожалею. У нас тут сплошные ЧП. Мэри вам все объяснит, а я, боюсь, должен вас покинуть. Как всегда, опаздываю на встречу в министерстве иностранных дел. Мэри здесь, и вскоре к вам присоединится Лиз.

Он провел ее в ту самую, выдержанную в розовых тонах гостиную, фотографии которой она видела в журнале «Хелло!». Шторы были задернуты, в камине горел огонь, над ним красовался Пикассо «розового периода», а правее – розоватый Матисс. С кресла около камина поднялась Мэри. Джини сразу заметила, что мачеха выглядит усталой и растерянной.

Джон Хоторн, как всегда, спокойный, побыл с ними пару минут и затем удалился.

Как только за ним закрылась дверь, Мэри протянула руки к Джини и крепко прижала ее к себе.

– Джини, прости меня, ради Бога! Я бы обязательно позвонила, если бы смогла. Но… – Она сделала беспомощный жест. – Здесь творился настоящий ад, просто ужас! У меня голова раскалывается. Мне только что принесли чаю… Ты хочешь чаю? Впрочем, лучше я тебе все объясню, пока не спустилась Лиз. А потом, если повезет, поедем домой. Я этого больше не выдержу…

Джини подошла к камину и села напротив Мэри. Пока мачеха разливала чай, она рассматривала эту розовую комнату. Столик, стоявший напротив нее, был сплошь заставлен фотографиями: официальными, семейными… Молодой Джон Хоторн в военной форме, Хоторны рядом с различными бывшими президентами и другими высшими государственными деятелями США, Хоторны en famille. Два очаровательных светловолосых мальчика, дом в пригороде Нью-Йорка, где прошло детство Хоторна. Роберт и Адам Хоторны стоят в саду рядом со своим дедушкой С. С. Хоторном. Старый С. С., сидящий в инвалидном кресле-каталке, а рядом с ним стоит Джон Хоторн. Лиз на этом снимке отсутствует.

Джини обернулась к Мэри, которая протягивала ей чашку. У нее дрожали руки, и от этого маленькая серебряная ложечка звякала о блюдце. К удивлению Джини, Мэри наклонилась, открыла сигаретницу на столике возле себя, взяла сигарету и закурила. Встретившись глазами с Джини, она слабо улыбнулась.

– Знаю, знаю… Но после того, что я вытерпела, мне просто необходимо закурить. Либо выпить чего-нибудь покрепче.

– Да что здесь, в конце концов, творится, Мэри? Зачем меня сюда привезли? Я ничего не понимаю.

– Через секунду поймешь, – вздохнула мачеха. – Только не спрашивай, как и когда все это началось. Я не знаю. Мне только известно, что в субботу на моей вечеринке Лиз была страшно взволнована. Она сказала, что боится за Джона. Мне, правда, показалось странным, что ее нервы натянуты до такой степени, но к тому моменту, когда они уходили, Лиз уже выглядела вполне нормально. Впрочем, ты и сама видела. Она чувствовала себя гораздо лучше, была возбуждена. Может быть, даже чересчур… Как бы то ни было, я об этом вскоре позабыла. Но потом, в воскресенье вечером, – да, правильно, это случилось вчера, – мне позвонил Джон. Мы разговаривали с ним невероятно долго, и он был страшно расстроен.

– Из-за Лиз?

– В общем-то да, но не только. – Мэри обратила к своей падчерице беспомощный взгляд. – Дело в том, что Джон очень предан семье, и еще эта его дурацкая гордость… Она ни за что не позволит ему признаться, что у него появились какие-то сложности. Он все держит внутри себя. А уж что касается того, чтобы попросить совета или помощи, так это для него вообще немыслимо. Он не признался мне в этом, но, несомненно, это копилось внутри него не один месяц. Впрочем, ладно. Когда Джон позвонил мне в воскресенье, я поняла по его голосу, что он близок к срыву. И вот, наконец, это вышло наружу. Видишь ли, Джини, с Лиз не все в порядке, причем довольно давно. По крайней мере, с прошлого лета. Она сменила уйму докторов, но ни один из них так и не смог ей помочь. В течение всего воскресенья здесь происходили дикие сцены: истерики, плач…

– Но почему? Чем это вызвано?

Лицо Мэри приняло озабоченное выражение. Она снова вздохнула.

– Я думаю, из-за Джона, хотя ему, разумеется, это нужно меньше всего. С каждой неделей он переживал все сильнее. Конечно, и за Лиз, но в большей степени за мальчиков. Ты же знаешь, дети улавливают и замечают буквально каждую мелочь. А Лиз была настолько взвинчена из-за всех этих вещей, связанных с безопасностью Джона… Она так нервничала, что превратила жизнь ребятишек в сущий кошмар: то кудахтала вокруг них, то без всякой причины выходила из себя. Кроме того, я думаю… Конечно, Джон никогда не сказал бы мне этого напрямую, но, по-моему, эти проблемы не миновали и его. Я подозреваю, что у них с Лиз случались ссоры, и, как мне кажется, младший мальчик, Адам, подслушал одну из них. Он вообще сложный ребенок, всегда был ближе к Лиз, и все ее волнение, беспокойство передалось ему. По словам Джона, он стал очень замкнут, почти совсем забросил учебу… Его преподаватели весьма встревожены.