Соня Мэсси - Темное зеркало

— Мы делаем все, что в наших силах, капитан, — ответил Ник, закрывая за собой дверь.

Ник остановился перед тюремной камерой. Сопровождающий его охранник повернул ключ в замке, открыл дверь и посторонился, пропуская Ника вперед. Полчаса назад О'Коннор получил срочное сообщение, что с ним хочет поговорить преподобный Тэггерти, пребывающий ныне в камере предварительного заключения, и примчался туда. Нет, Ник не рассчитывал получить в ходе беседы с Тэггерти важное признание, но надежда, пусть слабая, все-таки была.

— Вы хотели поговорить со мной? — спросил Ник, внимательно глядя на пастора, сидящего на койке, и думая о том, как быстро меняется человек, теряя свободу.

Серебристо-седые волосы Тэггерти были спутаны, холеное лицо осунулось и приобрело землисто-серый оттенок, выразительные глаза потускнели, взгляд отсутствующий, даже отрешенный.

— Преподобный! — позвал Ник. — Вы меня слышите? Мне сказали, что вы хотите поговорить со мной.

Тэггерти поднял голову и недоуменно посмотрел на детектива.

— А, это вы, — наконец глухо промолвил он. — Я вас узнал.

— Да, я Николас О'Коннор. Для чего вы меня позвали?

— Я хотел побеседовать с вами, — таким же глухим, монотонным голосом продолжил Тэггерти.

— О чем?

— Объяснить, для чего я бросил бомбу в дом мисс Найт. Надеюсь, вы меня поймете.

— Для чего же?

— Я боролся против сатаны, — ответил Тэггерти. — Против мирового зла.

Ник устало вздохнул и покачал головой. Нечего было приходить сюда… Только потерял драгоценное время.

— Я помню, именно так вы мотивировали свой поступок, когда я арестовывал вас, — сказал он, чувствуя раздражение. — Только тогда вы заявляли об этом громким, уверенным, хорошо поставленным голосом, — ехидно заметил Ник, вспомнив, какой спектакль преподобный устроил перед окончанием проповеди и в присутствии телекамер на выходе из молитвенного дома.

— Но это правда! Война с мировым злом и сатаной — главное дело всей моей жизни и…

— И ваша борьба зашла так далеко, что вы решили взорвать дом мисс Найт и убить ее?

— Голос свыше приказал мне совершить это, — заявил Тэггерти. — Он внушил мне, что мисс Найт — средоточие мирового зла, и для того, чтобы на земле восторжествовало добро, она должна умереть. Только таким путем возможно одолеть сатану.

— Тэггерти, вы меня для этого сюда позвали? Может, кроме борьбы с мировым злом, у нас с вами найдется более серьезная тема для беседы?

— Детектив О'Коннор, уверяю вас, это очень важная тема! — настойчиво произнес Тэггерти. — Вы должны понять…

— Я понимаю!

— Мои силы на исходе, — скорбно произнес Тэггерти. — Сатана почти одолел меня, но волю мою ему не удастся сломить. Теперь вы должны продолжить начатое мной дело и вступить в смертельную схватку с темными силами зла. Надеюсь, вы окажетесь более стойким и удачливым, нежели я: так возвестил глас Божий. И очень скоро вы тоже услышите его призыв.

— Знаете, Тэггерти, — сухо промолвил Ник, раздраженно глядя на преподобного, — я тоже несколько раз в своей жизни слышал голос Бога: он предостерег меня, когда в спину мне было направлено дуло пистолета, он помогал мне одолевать в неравной схватке опасных преступников, но он никогда, никогда не советовал мне взрывать дома.

Ник резко развернулся и шагнул к двери. Но, прежде чем уйти, задержался на пороге, обернулся и взглянул на Тэггерти. Тот сидел ссутулившись и с отсутствующим видом смотрел прямо перед собой. Казалось, он забыл обо всем на свете и мысли его витают где-то очень далеко.

— Тэггерти! — негромко позвал Ник. — Когда в следующий раз вы снова услышите голос, советующий вам взорвать чужой дом, выясните сначала, кому он принадлежит: Богу или сатане.

«Как всегда, оставили съемки финальной, самой сложной сцены на последние дни», — думала Элизабет, придирчиво рассматривая свое отражение в зеркале.

Она была почти готова к съемке: в длинном элегантном темном платье, волосы красиво уложены, на лице макияж — можно отправляться на съемочную площадку, где ее уже все ждут. Но Элизабет так нервничала, что решила еще минуту побыть в гримерной, чтобы собраться с мыслями и успокоиться. Руки ее дрожали, от волнения на лбу выступили капельки пота.

«Что же будет с лицом, когда на меня направят осветительные приборы? — покачав головой, подумала она. — Нет, надо успокоиться. В конце концов, это всего лишь съемка».

Элизабет вышла из комнаты и решительным шагом направилась на съемочную площадку. Когда она появилась, все голоса разом смолкли и на нее устремилось множество взглядов. Элизабет бодро поздоровалась с присутствующими, поднялась на небольшую сцену, подошла к двум креслам, стоящим друг против друга, и села в то, что было предназначено ей. В другом кресле должен сидеть журналист, который по сценарию будет брать у нее интервью.

Двое рабочих внесли на сцену большое овальное зеркало — символ программы — и установили его за спиной Элизабет.

«Почему они поставили его у меня за спиной? — подумала она. — Неудобное местоположение». Но делать замечания и возражать не стала. Так решили режиссер и Бад, и спорить с ними Элизабет было неловко.

— Господи, какое тяжелое зеркало, — недовольно пробурчал один рабочий. — Похоже, оно весит целую тонну. Раньше, по-моему, оно было намного легче.

— Да мы его еле с места сдвинули! — поддержал его второй. — Уж и не знаю, как донесли.

— А может, это не зеркало стало тяжелей, а вы растеряли свою силу? — улыбнувшись и дружески похлопав на спине одного рабочего, шутливо спросил Бад.

Элизабет тоже улыбнулась. Она не хотела, чтобы члены съемочной группы видели, как напряжены ее нервы и как она волнуется. Она должна оставаться спокойной, шутить, улыбаться — словом, вести себя как обычно. Хотя, конечно, нервозность ее оправданна: ведь не каждый день, пусть даже на сцене, ты «погибаешь» от руки безумного серийного убийцы! Но это всего лишь съемки, а через сорок восемь часов… эпизод, придуманный Элизабет, может воплотиться в реальность! Но она тотчас заставила себя отвлечься от тревожных мыслей, и появление режиссера помогло ей успокоиться.

Франциск поздоровался со всеми, а потом ободряюще взглянул на Элизабет и оживленно спросил:

— Ну что? Все готовы? Начинаем съемки. Остался последний эпизод, и мы должны сделать его на отлично. А потом будем отдыхать и веселиться.

Члены съемочной группы закивали, послышалось несколько реплик, но Элизабет с грустью отметила, что через несколько мгновений воцарилась мертвая тишина. Это раньше во время съемок постоянно звучали шутки и смех; теперь, когда предстояло снимать финальную сцену интервью, где по замыслу на сцене должен был внезапно возникнуть темный мужской силуэт, лица которого никто бы не сумел разглядеть, направить пистолет на ведущую и выстрелить в нее, никто не веселился. Лица были напряжены и взволнованны, актеры и персонал переговаривались шепотом. И даже Франциску, надеявшемуся поднять настроение людей, это не удалось.