Евгений Щуров - Взгляд со второго этажа

Ознакомительный фрагмент

– Это ваш муж? Семён Арсеньевич?

– Да.

– Подпишите здесь, – сказал тихо майор и подал мне папку.

Доктор накрыл простыней лицо Семёна. Я расписалась в бумагах. Мы с майором вышли и молчали до входа в его кабинет.

– Сколько работаю – не могу привыкнуть к смерти, – произнёс Костырин.

Я промолчала. Для меня смерть представляла собой неизъяснимый ужас, с каким сталкивается каждый человек, кто чаще, кто реже. Когда умерла мама несколько лет назад, я стояла у гроба на похоронах и смотрела на нее с таким чувством, будто это какая-то ошибка, игра в театре, что она сейчас откроет глаза и скажет: «Прости, дочка, я глупо пошутила». Мне казалось несправедливым, что мама умерла, что оставила меня без своей ежедневной заботы, ласки, и чувствовала себя очень обделённой. После смерти мамы, сейчас, я думаю, что это был мой самый близкий и родной человек после сына.

Майор позвонил лейтенанту, чтобы тот отвёз меня домой. Положив трубку, сказал:

– Спасибо, Ольга. Мы с вами ещё увидимся.

– Хорошо. Звоните, приеду, если понадоблюсь.

– Простите, а вам самой важно, чтобы мы нашли убийцу?

Я задумалась, услышав вопрос Костырина. Что изменится, если убийцу найдут? Ничего! Я не стану мстить, не стану бросаться на него в зале суда, я даже на суд не пойду! И что случится, если не найдут? Тоже ничего не случится.

– Нет, Александр, мне не важно, – твёрдо ответила я и встала. – Где ваш лейтенант? Мне тяжело здесь находиться.

– Сейчас подойдёт, минутку.

В кабинет вошёл лейтенант.

– Товарищ майор! Готов.

– Отвези Ольгу Борисовну домой, потом езжай быстро обратно, есть задание.

Я уже вышла в коридор. Лейтенант догнал меня и шёл рядом.

– Вот сюда, – он показал выход к лестнице.

Мы вышли во двор через какой-то другой вход. Пропуск у меня никто не спрашивал.

– Я машину во двор загнал, думал, долго здесь пробудете, – сказал лейтенант. – На таких процедурах и в обмороки падают, и скорую вызывают.

– Я сильная, – ответила я.

Сели в машину. По дороге лейтенант не доставал меня разговорами, уверенно и быстро вёл машину. «Интересно, когда отдадут Семёна? Папа, конечно, всё организует, как положено. Хорошо, что у меня есть такой папа. Где сейчас Ванечка?»

Я достала телефон и набрала сына.

– Да, мама?

– Ванечка, здравствуй, сынок! Ты где?

– Мама, я дома, собираюсь в Лондон, потом в аэропорт сразу. Как это случилось?

– Ваня, папу застрелили. Больше ничего не знаю. Прилетай скорее! Мне так плохо без тебя!

– Мам, думаю, к ночи буду дома, пока!

– Пока, сыночек, жду!

Отбой. Ваня летит домой. Несколько дней мы будем вместе, потом он снова уедет в свою Англию, и я останусь совсем одна, даже без компании проклятого мужа. Может, пойти учиться? К примеру, управлять своей фабрикой?

Тут я осознала, что назвала фабрику своей. Никогда раньше такого не было! В разговорах я называла её «нашей», имея в виду себя и Семёна, нашу семью. Теперь, по брачному соглашению, фабрика моя. Все сто процентов акций!.. Нет. Неинтересно. Не знаю пока. Ванечка уедет – буду думать.

– Приехали, Ольга Борисовна! – лейтенант вывел меня из раздумий, открыв дверь с моей стороны.

– Спасибо! До свидания.

– До свидания!

Я пошла в дом. Николай встречал меня на крыльце.

– Устали, Ольга Борисовна? – спросил он.

– Устала. Сделай мне, пожалуйста, чаю. Я буду у себя.

– Хорошо.

Поднявшись к себе, я рухнула на кровать, не раздеваясь. Голова болела. Запел телефон в сумке. Вставать не хотелось. Вспомнила, что папа просил позвонить, как буду дома. С трудом поднялась. Звонила Вероника.

– Оля, привет! Как ты? Бедняжка! Он так мало прожил! Ты у нас сейчас самая завидная невеста, – трещала она в трубку. – Ой, прости! Тебе сейчас не до того! Когда похороны? Грубо, но вас развела пуля! Так поэтично! Оля! Что молчишь?

– Вероника, голова болит. Я хочу побыть одна. Потом тебе перезвоню.

– Ладушки! Держись, подруга!

Я набрала папу. Он долго не брал трубку.

– Да, дочь!

– Папа, я вернулась. Что трубку не берёшь?

– Полицейский опрашивает по поводу Семёна. Ты ему о Калиненко рассказала?

– Я, а что?

– Ничего. Хорошо, что рассказала. Я ему ещё размышлений подбросил. Пусть ищут гада! Ты как?

– Нормально, пап, голова только болит немного. Спроси у него, когда тело отдадут.

– Доча, не переживай, я всё устрою – позвоню. Давай, пока, отдыхай.

– Пока, пап!

Николай принёс чай, поставил на столик у кровати.

– Николай, принеси воды, забыла.

– Сейчас, принесу. Без газа?

– Да, лекарство принять.

Пока Николай ходил за водой, я переоделась в халат, достала пенталгин и снова легла. Николай поставил бокал передо мной.

– Спасибо, Николай, – я выпила таблетку с трудом.

Если бы не сильная головная боль, я не стала бы вообще лекарство пить. Терпеть не могу пить таблетки, трудно их глотать, это у меня получается в несколько заходов: надо сначала настроиться, потом сделать маленький глоток воды, положить таблетку на корень языка и только затем пустить в рот водопад. Николай знает, что надо минимум две трети стакана воды на этот ритуал, иначе таблетка «застревает», как мне кажется.

– Ещё что-нибудь? – спросил в дверях Николай.

– Нет, спасибо. Я отдохну.

Когда Николай вышел, я поднялась и села в кресло пить чай. В комнату прибежали мои коты. У них внизу от дверной ручки есть своя кошачья дверка, открывающаяся в обе стороны – в моей комнате и на кухне. Конечно, они сразу запрыгнули на колени и подставили свои спинки для процесса заглаживания.

– Хорошие мои! Да как я вас сейчас заглажу! Зато вы мне голову потом лечить будете.

Мои коты мне всегда помогают, когда что болит. Они как чувствуют мои проблемы и укладываются лежать на то самое место, которое требует лечения: болит живот – они на животе, голова – ложатся сверху, грудь – ложатся на грудь. Умники мои! Никто их не любит так, как я! Семён даже подопнуть мог! Да и Ванечка, чтобы меня позлить, может помучить кого из котов. Потом я стала понимать, что он так поступает, когда ему хочется дополнительного внимания. Сынок мой!..

Проснулась я от неясного шума голосов за окном. Коты спали рядом. Проснувшись окончательно, услышала, что во дворе довольно громко разговаривают двое людей: один из голосов папин, второй – женский, незнакомый. Солнце уже клонилось к закату, отбрасывая красноватый свет по стенам комнаты. Голова не болела, была свежей, слегка кружилась. Я потянулась в постели и села. Голоса во дворе тише не стали. Сейчас папа что-то назидательно втолковывал своей собеседнице.