Мэг Кэбот - Принцесса Миа

Я в депрессии.

– Возможно… – я кашлянула, потому что в горле вдруг встал ком, и говорить стало трудно, – я немного подавлена.

– Знаете, нет ничего плохого в том, чтобы признать, что у тебя депрессия, – сказал доктор Натс тихим голосом (я имею в виду, тихим для ковбоя). – Многие, многие люди страдали от депрессии. Быть в депрессии не означает быть сумасшедшим, неудачником или плохим человеком.

Мне снова пришлось смаргивать слезы, много слез.

– Ладно. – Только это я и смогла произнести.

Тут папа взял меня за руку. Но я не оценила его жест, потому что от этого мне еще сильнее захотелось плакать. К тому же рука у меня была ужасно потная.

– Можно поплакать, ничего страшного, – сказал доктор Натс.

Он передал мне коробку бумажных салфеток, которую до этого где-то прятал.

Как он ухитряется это делать? Как он ухитряется все время читать мои мысли? Может, это потому, что он провел много времени на ранчо, с оленями и антилопами? Между прочим, что вообще такое антилопа?

– Учитывая все, что происходило в последнее время в вашей жизни, Миа, вполне нормально и даже полезно испытывать грусть и желание с кем-то об этом поговорить, – говорил тем временем доктор Натс. – Вот почему ваши близкие привезли вас ко мне. Но я мало чем могу помочь, если вы сами не признаете, что у вас есть проблема и вы нуждаетесь в помощи. Так, может быть, расскажете мне, что вас беспокоит и как вы себя чувствуете в действительности? И на этот раз давайте оставим в покое юнгианское дерево самоактуализации.

И тут, даже не поняв, что происходит и как это получилось, я вдруг поняла, что мне даже безразлично, что меня могут разыгрывать. Может, все дело в индейском ковре. Может, в ковбойской шляпе, которая висела на двери. А может, я просто поняла, что он прав: не могу же я провести всю оставшуюся жизнь в моей комнате.

В общем, как бы то ни было, я обнаружила, что рассказываю этому странному ковбойского вида дядечке все.

Ну, может быть, не совсем ВСЕ, потому что рядом сидел папа. Наверное, у доктора Натса есть такое правило, что на первой консультации несовершеннолетнего пациента должен присутствовать родитель или опекун. Было бы неправильно, если бы он обращался со мной как с обычным пациентом.

Но я рассказала ему одну важную вещь, то, что не выходило у меня из головы еще с воскресенья, когда я повесила трубку, поговорив с Майклом. Я рассказала ему то самое, из-за чего с тех пор не вылезала из постели.

И это было вот что. В самую первую поездку с мамой к ее родителями в Версаль, штат Индиана, какую я помню, дедушка велел мне не подходить к старой яме за фермерским домом, в которую когда-то была вкопана цистерна. Яма была прикрыта куском старой фанеры, и должен был приехать бульдозер и засыпать ее землей. Но я как раз недавно прочитала «Алису в Стране Чудес» и меня ужасно притягивало все, что хоть немного похоже на кроличью нору. Поэтому я отодвинула фанеру, встала на край ямы и стала смотреть в глубокую черную яму, думая, ведет ли она в Страну Чудес и могу ли я туда попасть.

И, конечно, земля с краю осыпалась, и я свалилась в яму.

Только я попала совсем не в Страну Чудес.

Я не ушиблась или что-нибудь в этом роде, и в конце концов смогла выбраться, хватаясь за корни деревьев, которые торчали из стен ямы. Потом я вернула фанеру на место и пошла домой, дрожащая, грязная и вонючая. Я не стала никому рассказывать о том, что случилось, потому что знала, что дедушка ужасно рассердится. К счастью, никто ничего не узнал.

Но дело в том, что в прошлое воскресенье, когда я поговорила с Майклом по телефону, у меня возникло такое чувство, будто я снова сижу на дне той ямы. Серьезно. Как будто я сижу там, смотрю на голубое небо далеко наверху, совершенно не понимая, как я оказалась в таком положении.

Только в этот раз не было корней, за которые я могла бы ухватиться и выбраться. Я застряла на самом дне. Я могу видеть жизнь, которая идет наверху – солнце, птиц, облака, веселых людей – но я не могу вернуться к ним. Я могу только смотреть на них, сидя на самом дне глубокой черной дыры,

В общем, когда я закончила все это объяснять – то есть, примерно тогда, когда я плакала уже так сильно, что больше не могла говорить – папа начал мрачно бурчать что-то о том, что он сделает с дедушкой, когда увидит его в следующий раз.

Тем временем доктор Натс поднял глаза от листка бумаги, на котором что-то писал все время, пока я говорила, посмотрел мне в глаза и сказал нечто удивительное. Он сказал:

– В жизни иногда случается, что ты падаешь в яму, из которой не можешь выбраться самостоятельно. Вот тут и помогают друзья. Однако они не смогут помочь, если ты не дашь им понять, что ты в яме.

Я опять заморгала. Все это очень странно, но… об этом я как-то не подумала. Понимаю, это звучит тупо, но идея обратиться за помощью как-то никогда не приходила мне в голову.

– Ну, теперь, когда мы действительно знаем, что вы в яме, – протянул доктор Натс в манере жителя Среднего Запада, – вы позволите нам протянуть вам руку помощи?

Суть в том, что я сомневалась, что кто-нибудь может это сделать. В смысле, помочь мне выбраться из ямы. Я упала так глубоко, и я так устала… что даже если кто-то бросит мне веревку, я сомневаюсь, что мне хватит сил за нее ухватиться.

– Наверное, – сказала я, шмыгал носом, – это было бы хорошо. В смысле, если это сработает.

– Сработает, – спокойно так сказал доктор Натс. – А сейчас я хочу, чтобы вы завтра утром сходили к своему врачу, пусть он пошлет вас на общий анализ крови. Проверим на всякий случай, чтобы ничего не упустить. Некоторые заболевания могут влиять на настроение, так что нам нужно их исключить. В том числе и менингит, конечно. Потом после уроков придете ко мне на первый сеанс терапии. Мой офис очень кстати находится всего в нескольких кварталах от вашей школы.

У меня вдруг во рту пересохло. Я уставилась на доктора Натса.

– Я… не думаю, что я могу завтра пойти в школу.

Казалось, он удивился.

– Это почему же?

– Просто… я просто,..

Мое сердце бешено забилось в груди.

– Просто не могу. Может быть, мне лучше начать ходить в школу с понедельника? Ну, знаете, начать с чистого листа и все такое…

Он только молча посмотрел на меня сквозь очки в тонкой серебряной оправе. Я заметила, что глаза у него голубые. А кожа вокруг них морщинистая, и они кажутся добрыми. Словом, у него такие глаза, какие должны быть у ковбоя.

– Или… может, вы мне что-нибудь выпишете? Лекарство какое-нибудь, чтобы мне было легче.

В идеале мне нужен такой наркотик, чтобы я напрочь отрубилась и мне не нужно было ничего чувствовать и ни о чем думать до… до самого выпуска.