Вера Колочкова - Дважды дрянь

Ознакомительный фрагмент

– Мам, не надо. Отстань от него. Он и в самом деле мне не хамит, – решительно вмешалась в этот диалог Майя. – И вообще, мы сами разберемся, ладно?

– Ну, сами так сами…

Вздохнув, Алевтина снова развернулась на тяжелых отечных ногах к столу, принялась собирать с него грязные тарелки, тяжело пропуская воздух через жесткие астматические бронхи. Темка подался вперед упругим мальчишеским корпусом, потерся носом об ее плечо, что означало – ну не сердись, чего ты… Алевтина лишь слегка двинула плечом, старательно сдерживая улыбку. Не умели в семье Дубровкиных долго сердиться. Не научились. Жизнь била-била, да все равно не научила.

Майя, подмигнув сыну, мотнула едва заметно головой – иди, мол, отсюда, от греха подальше. И в очередной раз залюбовалась своим белобрысым сокровищем – казалось ей, что юное мальчишеское обаяние так и перло из Темки наружу да прыгало с разбегу в ее материнскую душу, не спрашивая на то разрешения. Вот смотрела бы и смотрела на него целыми днями, глаз не отрывая. Ее сын, ее мальчик. Тонкий и гибкий, вытянутый в длину стебелек. Обаяшка с лицом юного мальчика Харатьяна…

Дина

Ксенька капризно выгнула спинку, уперев пухлую ладошку ей в подбородок, всхныкнула протяжно-страдальчески, забилась в руках верткой ящеркой. Вот же поганка маленькая. И без того руки отваливаются таскать ее туда-сюда по комнате. Не уснет никак. И положить в кроватку нельзя – такую истерику закатит, что мало не покажется. Что-то не припомнится, чтобы с Танькой такие муки были! У той ведь тоже и зубки резались, и живот болел, и всякие другие младенческие неприятности случались. Тогда все это легче переносилось, что ли? По молодости? Ночь не поспать – раз плюнуть? Господи, хоть бы Димка поскорее пришел… Вот где он шляется, интересно? Девять часов уже!

Словно испугавшись ее сердитых мыслей, тут же неуверенно зашуршал ключ в замочной скважине, сухо звякнула английским замком дверь, закрываясь. Ну наконец-то. Заявился, кормилец хренов. Может, даже и навеселе. Если так – можно раздражение выплеснуть безнаказанно, слишком уж много его на сегодняшний день накопилось. Она одна тут с ребенком целый день, слова сказать не с кем. Не с Танькой же ей разговоры разговаривать! Ей, Таньке, чего – прибежала после школы, картошки налопалась и по подружкам. Нет чтоб матери помочь. А недавно вообще заявила: «Скучная ты, мама. Не продвинутая. И разговоры у тебя скучные. Вот Майя Витальевна, подружка твоя, – совсем другое дело. Она у нас в школе факультатив ведет – весь класс на него валом валит! Основы журналистики называется. Я после школы тоже на журналистику поступать поеду, тетя Майя меня подготовит…» Тоже журналистка нашлась – Майка Дубровкина! Какая из нее журналистка? Ну, поработала немного в какой-то паршивой питерской газетенке – так когда это было… Уже четыре года с тех пор прошло… Да если бы не Ленька – видали бы ее в той газете! Он же ей все эти душевные удовольствия устраивал! Вернее, не он, а деньги его…

– Дин, а Танька где? Ее что, до сих пор дома нет?

Дина, подхватив покрепче извивающееся Ксенькино тельце, повернулась всем корпусом к мужу, злобно взглянула ему в лицо. Черт, трезвый. Надо же. И не наедешь теперь на него. Ишь, сколько строгости в голосе – Таньку он потерял… А смотрит-то, смотрит на нее как! Будто она и не жена ему, а так, посторонняя тетка…

– Дин, Танька где, спрашиваю? Уже десятый час!

– Не знаю. Придет, куда денется.

– Слушай, я тебя не понимаю… Вот живу с тобой пятнадцать лет и все никак понять не могу! Хотя бы к собственному ребенку интерес материнский у тебя должен проявиться? Нельзя же так жизнь прожить – овощем огородным! Ну ладно – учиться ты не захотела. Это понятно. Не всем дано. Работать тоже не хочешь – воспитание, говоришь, не позволяет. Ну а как мать? Ведь должна же ты была хоть в чем-то состояться, черт тебя подери!

– Слушай, ты чего на меня завелся с полуоборота? Пришел и завелся… Чем это я мать плохая? Мать как мать…

– Ага, мать… У тебя дочь раскраску наводит, как путана, в пятнадцать лет! Я недавно на улице ее увидел – меня чуть кондратий не хватил! Глаза-губы намалеваны так, будто прямым ходом на панель собралась…

– Ну и что? Я тоже в школе вовсю красилась! Не помнишь, что ли? Просто нас гоняли тогда за это, а сейчас им можно… И вообще, сейчас мода такая…

– Ой, да какая мода… Просто тебе глубоко плевать, что из нее вырастет. Не пришла вовремя домой – и ладно, и черт с ней…

– Слушай, кончай, а? Хватит наезжать! Лучше ребенка возьми, у меня уже руки отваливаются! Раз ты такой хороший отец, так и на, возьми, помучайся хоть часок!

С остервенением сунув ему на руки заплакавшую Ксеньку, она плюхнулась в старое, неудобное и жесткое кресло, сердито уставилась в телевизор. Красивая ведущая программы «Время» деловито вещала что-то с экрана, распахнув миру черные умные глаза. Дина ее не слушала. Невыплеснутое раздражение давало о себе знать – колыхалось вязкой жижей где-то внутри, подступало к самому горлу, мутило нервной тошнотой голову. Не выдержав, она резко повернулась к мужу, ласково воркующему на смешном языке с успокоившейся и даже чуть повизгивающей от удовольствия Ксенькой, проговорила тихо и язвительно:

– А позволь мне, плохой жене и плохой матери, овощу огородному, спросить: ты где был так долго?

– Работал, где же еще…

– У тебя до шести рабочий день! А время – десятый час! Опять по бабам шастал?

– Грубо, Дина, грубо… – чуть усмехнувшись, до обидного спокойно проговорил Дима. – И где ты этой пошлости карикатурной набираешься? Еще бы скалку в руки взяла…

– И возьму в другой раз! Так огрею, что глаза из орбит выскочат!

– Да уж… Видимо, правду говорят, что уровень жизни на воспитание не влияет… Откуда в тебе это, Дин? Ты же в нормальной вроде среде выросла! Откуда из тебя столько пошлости лезет?

– Ну да. Зато ты у нас не пошлый. Ты просто бедный. И потому по бабам не шастаешь, да? Оно, конечно, денег требует, это дело. А у тебя их сроду не водилось.

– Дин, вот про деньги не надо, ладно? А то заведешься опять и не остановишься.

– А чего мне заводиться? Мне и заводиться не надо! Я давно уже заведенная! А еще – голодная и злая!

– Ну да. Злая. Это уж точно. Это ты правильно сейчас сказала.

– А ты чего хочешь, чтобы я добрая была, что ли, при такой жизни?

– Да какой? Какой жизни? – раздраженно проговорил Дима. – Чего ты меня заводишь опять этой своей жизнью? Ты что, так уж плохо живешь? Да все сейчас так живут! Или ты, в отличие от других, милостыню в переходе просишь?

– Да лучше бы уж милостыню, чем так… – тихо и мстительно проговорила Дина, наблюдая за пробежавшей по мужниному лицу тенью ярости.

Конец ознакомительного фрагмента